Энджелл, Перл и Маленький Божок

Грэм Уинстон

Он тоже сел, прислонившись к спинке кровати, потер толстым большим пальцем лоб, откинул назад волосы.

— Драгоценности. Я вспомнил про Анну, у нее, пожалуй, было несколько хороших вещей… Она жила в одном из тех красивых особняков, что выходят на Риджент-парк. Анна унаследовала эти вещи от своей матери. Ее отец был вдовцом, и хозяйство вела экономка. А чаще этим занималась сама Анна, потому что экономка любила выпить, но жила у них очень давно — они не хотели ее прогонять. Как-то вечером, когда отца не было дома, а экономка, мы знали, напилась так, что не проснется до утра, мы решили встретиться, я собирался прийти к ней

домой. Разумеется, с определенной целью. Мы тогда не были такими уж невинными, понимаете? Многие теперь говорят и пишут так, словно половой акт был открыт где-то в году шестидесятом. Но… спустя несколько минут, когда — как бы мне поделикатнее выразиться — когда это уже скоро должно было случиться, ее вдруг пронзила сильная боль. Острейшая боль. Я на цыпочках прокрался в столовую и принес ей брэнди. Но боль не проходила. Я оставался с ней, хотел позвонить и вызвать врача. Она сказала, что это неудобно в моем присутствии. Но я не мог оставить ее в таком состоянии. В конце концов боль утихла, но к тому времени она была уже слишком утомлена, чтобы заниматься любовью. Ей хотелось, чтобы я поскорее ушел. Она сказала, что, как только я уйду, она тут же позвонит доктору. И я ушел… Может, это покажется невероятным, но после этого я видел ее всего четыре раза.

— Что с ней было?

— У нее была самая ужасная болезнь. В ее возрасте неоперабельная. Просто не верилось. Ей было всего двадцать лет.

— Боже мой, как жаль! Представляю, как это было ужасно для вас. Кто бы мог подумать!

— Теперь все в прошлом. — Сознание, что его утешают, доставило Уилфреду удовольствие. И в какой-то степени уменьшило горечь сегодняшнего поражения.

Спустя немного Перл сказала:

— Почему вы говорите, что теперь все в прошлом?

— Потому что все похоронено — давным-давно похоронено вместе с ней, и лучше об этом забыть… В то время, естественно, все это имело для меня значение. Но с тех пор давно уже перестало волновать.

Помолчав, он вздохнул и сделал движение, чтобы встать.

— Об этой продаже драгоценностей у Сотеби, — напомнила Перл.

— Что ж, посмотрим. Я снова загляну в каталог. Возможно, чересчур дорого. Я не могу позволить себе быть расточительным.

— Те две картины, что висят в ванной, те что, вы сами признались, вам уже надоели, того русского, который жил в Париже. Почему бы их не продать?

— Не могу. Я не верну обратно их стоимость.

— Но ведь что-то вы за них получите?

— Конечно. Наверное, фунтов четыреста-пятьсот за обе.

— Ну так что же?

Уилфред в темноте обдумывал этот вопрос.

— Нет, нет. Они мне только временно надоели.

Перл сказала:

— Почему вы всего лишь четыре раза виделись потом с Анной?

— Господи, все в прошлом, и с ним покончено. Я не хочу больше вести об этом разговор.

Следующий раз Годфри явился во вторник, когда Уилфред ушел играть в бридж.

Она чуть не закрыла перед его носом дверь, но он как-то умудрился проскользнуть внутрь и стоял посреди холла, держа шляпу в руке, с извиняющимся и в то же время нахальным видом.

Он сказал:

— Я пришел лишь затем, чтобы повидать мистера Энджелла. Честное слово. У меня к нему дело. Я вас не трону. Да когда я вас трогал, кроме того раза?

Она обнаружила, что теперь боится его меньше, чем прежде. Его форменная одежда как-то принижала его, скрадывала его

физическую привлекательность. Законные узы, связывающие ее с Уилфредом, тоже служили надежной защитой. И за этой надежной защитой она чувствовала себя повзрослевшей, поумневшей, более уверенной в себе.

Она сказала:

— Раз у вас поручение, вы бы лучше зашли к мистеру Энджеллу в клуб.

— Если он скоро вернется, может, мне лучше подождать?

— Он не скоро вернется. Сегодня он играет в бридж.

— Вот как, играет в бридж… Он меня не поблагодарит, если я нарушу ему игру. Леди В. этого не любит, я знаю. Может, я просто оставлю ему записку?

Она колебалась.

— Я просила мужа сказать вам, чтобы вы больше сюда не являлись. Он очень рассердится, если узнает, что вы меня опять беспокоили.

— Беспокоил вас? Бросьте, Устричка, это ведь неправда, самая настоящая неправда. Как это я вас беспокою, если просто зашел передать поручение?

— И прекратите так меня осматривать.

— Ну вот, теперь мне еще и смотреть запрещено. Ладно, я прикрою глаза рукой. Хорошо? Это вас устраивает?

— Если не хотите оставлять записку, тогда уходите.

— Я уйду. И приду через часок.

— Нет, больше не приходите.

— Да, но у меня важное дело.

— Скажите, я передам.

Годфри подумал и убрал руку, заслонявшую глаза.

— У вас найдется лист бумаги, Перл?

Она порылась в ящике столика, стоявшего в прихожей. Найдя блокнот, зажгла настольную лампу.

Он огляделся вокруг.

— А карандаш?

Она отыскала шариковую ручку и положила на столик. Он осторожно дотронулся рукой до ее руки, прежде чем она успела ее резко отдернуть.

Он сказал:

— Не пугайтесь, что тут темно.

Она ничего не ответила, а он пододвинул стул и начал писать. Писание давалось ему нелегко, или он нарочно тянул время. Она наблюдала за его сильными короткими пальцами, казавшимися неуклюжими за таким непривычным для них занятием.

— Вы закончили? — спросила она.

— Не совсем. Пожалуй, я вернусь. Так будет лучше.

— Прошу вас, заканчивайте ваше послание и уходите!

Годфри прикусил ручку зубами. На Перл он не смотрел.

— Как пишется слово «любовь»? Через «ю» или через «у»?

— Любовь? Да вы и не знаете, что такое любовь!

— Давайте я вам покажу. На этот раз все будет иначе.

— Так вот зачем вы явились! Это поручение — только выдуманный предлог!

Он пожал плечами.

— До сих пор не могу смириться с тем, что вы согласились стать забавой для старика. Эта мысль меня донимает. Не могу об этом спокойно думать.

— Вы хотите, чтобы я вам снова повторила, что не желаю иметь с вами никакого дела?

Он пристально посмотрел на нее.

— Может, когда-нибудь я вам и поверю — кто знает…

— Поверьте мне сейчас. Это сущая правда. Ради всего святого. Как мне вас убедить?

— Не всему, что люди говорят, следует верить.

Она вздохнула тяжело, сердито.

— Послушайте, Годфри. Попытайтесь понять. Вы отравили мне начало этого года. Выйдя замуж, я думала, что избавилась от вас. А теперь вы снова явились. При каждом звонке я не знаю… Я могу, конечно, пожаловаться, заявить в полицию, но я не желаю причинять вам вред. Я постаралась забыть все то недоразумение там, в Кестоне. Я больше не сержусь. Но теперь у меня новая жизнь, и я не хочу, чтобы вы в нее вмешивались.