Enigma
Шрифт:
А потом я почувствовала, как он обвивает мою шею тонкой цепочкой и застегивает ее сзади.
К слову, в этот момент я почувствовала себя главной героиней романтической мелодрамы.
– Что это? – он развернул меня к себе, глядя на кулон, что устроился в выемке над моими ключицами.
– Лабиринт, – просто сказал он, и я прикоснулась к кулону.
Да. Это оказалась пластинка с выгравированным на ней лабиринтом – он повторял
Что ж, поверю на слово…
25 июня. Спальня
Я скучаю по маме.
Мак позволил мне наблюдать за Эвой через голографическую камеру, чтобы я сама убедилась в том, что она перестала нести несуразный бред и все чаще улыбается. По-настоящему. Но говорит ли это об успехах в лечении? Я сомневаюсь. Ведь когда я засыпаю его вопросами о маме, он уходит от ответов.
Как всегда.
Или просто уходит, черт бы его подрал.
Мне все чаще снятся кошмары: в голове постоянно прокручивается та голограмма с Элисон, и то, что показал мне Палач.
Я странно реагирую на воспоминания об этом… как будто подсознание блокирует боль. Скорее всего, это происходит, благодаря сеансам с Руфусом: он научил меня абстрагироваться от эмоциональной боли, не «раскачивать» ее по спирали, бесконечно себя накручивая.
Да и занятия йогой не проходят даром. О да, Карлайл всерьез взялся за развитие моего духа и тела, и только черт знает, зачем ему это нужно. Я, конечно, послушно вставала в шесть утра, и бежала к океану добросовестно изучать новые асаны, но я не вкладывала в свои движения никакого смысла, в отличие от Карлайла, для которого йога, казалось, была чем-то обязательным, вроде чистки зубов.
– Мы столько работаем. А в тебе ничего не меняется. Вина, злость, обида, страх. Этого пока достаточно. Ты должна поймать позитивную волну, – и это говорит человек, который сначала довел меня до глубокой депрессии и неврозов, проявляющихся в использовании огнестрельного оружия.
Мак тяжело вздыхает, пока я, вслед за ним принимаю позу кобры (я начинаю запоминать эти сложные названия – бхуджангасана).
К слову, когда мы занимаемся йогой, моего тела для него словно не существует. Даже если надеть самые обтягивающие «рush uр» легинсы и спортивный топ, приподнимающий грудь, Карлайл будет смотреть мне только в глаза, и следить за правильным положением тела. Этот диссонанс меня всегда поражает: то он строит из себя чуть ли не монаха, питающимся энергией солнца, то становится диким животным… питающимся мной. Жуть какая.
– Только не надо мне опять втирать про свои чакры, – бубню я, ощущая боль в пояснице, прогибаясь сильнее и опираясь на руки. Макколэй говорит, что это прекрасное упражнение, помогающее справиться со стрессом, так как у меня очень много зажатости в зоне лопаток и шеи – основные «следы» пожизненного страха. – Я все равно толком не понимаю, что это и зачем ты к ним привязался… как наука может сочетаться с такими вещами? Ты ведь гений, ученый, в конце концов. Что за страсть к паранормальным вещам? –
– Я изучаю много вещей, Энигма. Область, на которой я сейчас сосредоточен, плотно переплетается с энергией в теле человека, – он поворачивает голову в сторону воды. – Закрой глаза и представь, что ты океан.
Я отвечаю ему возмущенно скептическим взглядом… но язык прикусываю, чтобы не ляпнуть лишнего. Тяжело вздыхаю, и зеркалю его новую позу, сложив ноги по-турецки.
– Ты уверен? – я чувствую себя глупо, прикрыв только один глаз.
– Больно не будет.
– Итак, ты – океан, – пытаюсь сдержать смех.
– Мы – океан, – произносит Мак, и, несмотря на то, что его слова звучат очень тихо, он умеет пронзить ими в самое сердце. Я закрываю веки, ощущая прикосновения бриза к щекам.
– Как думаешь, сколько в тебе воды?
– Ммм… так и не скажешь. Бесконечно много?
– Да. А теперь я хочу, чтобы ты представила одну из воронок на поверхности океана. Их много и ты никогда не смогла их посчитать. Но есть семь основных, самых мощных и глубоких. Водовороты… именно туда стекают все отходы, грязь, мусор, все, что выбрасывают в океан. Ты знаешь, что там, под толщей воды, живут…
– Киты? Красивые и большие…
– Допустим, Киты, – соглашается Мак, и я улыбаюсь, представив себе все так ярко и красочно, словно сама оказалась в подводном царстве. – Киты, рыбы, коралловые рифы – все это часть тебя, часть океана. Но всегда наступает момент, когда мусора становится слишком много, если ты позволяешь ему проникнуть глубже. Ответь мне, что происходит.
По моему телу проходит дрожь, и я чувствую соленый вкус слез у себя на губах.
– Они болеют, – продолжает Мак, пока я представляю себе, как столь прекрасное млекопитающее, как кит, погибает, отравившись ядовитыми для него отходами.
– А потом умирают… – судорожно выдыхаю я, открывая глаза. – Обязательно было давать этому такую эмоциональную окраску? Ты довел меня до слез.
– Зато у тебя теперь не будет вопросов.
– Водовороты энергии… – шепчу под нос я, глядя на поднимающуюся в океане волну, сворачивающуюся в красивую спираль.
– Но как это связано с тем, что ты делаешь?
– А это уже тема другого урока, – улыбается Макколэй, и я толкаю его в плечо, на что он только вскидывает бровь.
Что было после? Я начала игриво бить его и щекотать, пытаясь вызвать хоть толику эмоций. Потом побежала вдоль линии берега, надеясь, что он побежит за мной.
Не побежал.
Нашел меня уже тогда, когда я спряталась в гамаке под пальмой, надувшись и скрестив руки на груди.
Ну что я могу сказать? Мы мастера находить жутко «удобные» места, чтобы заняться сексом. Гамак сорвался с петель, устав от наших эротичных асан… ну, если вы понимаете, о чем я.
Чем дальше заходили наши странные отношения, тем больше я понимала, что не могу оценивать Макколэя объективно. Какое-то слепое преклонение и восхищение этим мужчиной изо дня день становилось все сильнее и сильнее… хоть я и знала, что он просто обладает определенными знаниями, которые помогают ему делать из человека его марионетку.