Энохиан. Крик прошлого
Шрифт:
за меня, не выходила из моей головы.
Но что они хотели выяснить? Что означали слова доктора Оливера? Что я могла такого
сделать, ради чего врачи решились ставить эксперименты на людях? Понятия не имею. Но я
узнаю. Что бы эти уроды ни задумали, у них ничего не выйдет. Я не позволю.
Когда вся отрава из подвешенного пакета вылилась за окно, я осторожно прикрепила иглу, теперь уже с пустой капельницей, туда же, где она была. Джеймс даже не проснулся от укола.
Не
никто не войдет в процедурную, и утром врачи решат, что вся та дрянь, которая мучила
парня, теперь в его крови. Это поможет мне выиграть время и составить план действий.
Почему-то мне совсем не хотелось оставлять Озборна одного. Я стояла у его кушетки, наблюдая, как его грудь мерно вздымается и опускается, как длинные ресницы отбрасывают
тени на щеки и как его сухие губы слегка приоткрылись. Он казался слишком беззащитным, пока спал, и мне не хотелось, чтобы этим кто-то воспользовался. Подобные чувства были для
меня совсем незнакомыми, но мне казалось, что они не так уж и плохи, пока я в них не
признаюсь вслух. В конце концов, разве стремление защитить кого-то так уж плохо? Пускай
этим кем-то и будет парень, который совсем недавно пытался меня убить.
Я осторожно убрала прядь мокрых от пота темных волос с лица парня.
И все же мне нужно было возвращаться в свою палату. Просто чудо, что до сих пор никто не
поднял весь персонал на ноги из-за моей пропажи. Должно быть, из-за грозы санитары и
медсестры были куда более заняты невменяемыми и перепуганными больными. С чего бы им
интересоваться моей скромной персоной?
Мне удалось выскользнуть из процедурной, пройти по коридорам и вернуться в свою палату
незамеченной. Забираясь в холодную постель, я очень хорошо понимала, что с завтрашнего
дня все будет по-другому. Завтра я перестану быть просто безропотной пациенткой, которая
относится к своему заключению как к чему-то само собой разумеющемуся.
Завтра я стану чем-то большим.
4. Союзники и жертвы
– Что ты сделала?
– чуть не сорвавшись на крик, спросил Тим.
Больные и несколько санитаров взглянули на нас, но тут же потеряли всякий интерес к нашей
беседе. Крики в общем зале были обыденностью.
Вздохнув, я уставилась на свои сцепленные и все еще перевязанные руки, лежащие на
коленях. Тим явно не пришел в восторг от моих ночных похождений после того, как я
рассказала ему обо всем, что услышала или увидела прошлой ночью.
– Это безумие!
– выдохнул мой друг, резко откидываясь на спинку потертого кресла. Тим
яростно
– А чего ты ожидал в подобном месте?
– грустно улыбнувшись, спросила я.
Тим покачал головой и резко дернулся в своем кресле, закинув ногу на ногу, а потом снова
вернулся в исходное положение. Сегодня он был более дерганным, чем обычно.
– Я не понимаю, зачем ты это сделала, - пробормотал парень, и его взгляд стал
затуманиваться, будто разум моего друга стремительно мчался куда-то очень далеко от тела.
–
Это могло плохо закончиться.
– Все закончится еще хуже, когда эксперимент над Джеймсом закончится, и они возьмутся за
меня, - сухо заметила я. Мне даже не хотелось думать о том, к каким именно последствиям
все это могло привести.
Тим поднял на меня затуманенный взгляд, и лишь на мгновение я увидела в его глазах
проблеск света, но и этот скудный огонек погас слишком быстро.
– Ты ведь понимаешь, что если мы станем что-то делать, то нашей жизни конец?
– осторожно
осведомился Тим.
– Конец?
– выпучив глаза, в явном шоке воскликнула я.
– Ты это называешь жизнью? Очнись, Тим!
Парень покачал головой, а затем подтянул к себе колени и положил на них подбородок. Все
его тело стало медленно раскачиваться вперед-назад, назад-вперед. Что-то странное
творилось с моим другом, и чем больше я за ним наблюдала, тем больше в моей душе
вспыхивали все новые огоньки беспокойства. Что эти твари сделали с ним? Неужели Джеймс
был не единственным, на ком ставили эксперименты?
– Знаю, - глухо проговорил Тим, вырывая меня из задумчивости.
– Круто мечтать о чем-то
другом, но подумай, Тали! Разве мы знаем что-нибудь о жизни вне этих стен?
Тим махнул рукой, указывая на зал, полный больных. В его глазах все еще стоял туман, а
руки подрагивали.
– Ни ты, ни я ничего не помним о том, что было до лечебницы. Что, если это к лучшему? Что, если наше прошлое слишком ужасно, чтобы о нем помнить?
Я потерла пальцами переносицу, пытаясь сосредоточиться на словах Тима и вникнуть в них, но чем больше я думала, тем менее разумными они мне казались. А ведь совсем недавно я
согласилась бы с ним.
– Никто никогда не навещал нас, - тем временем продолжал мой друг.
– Никто никогда о нас
не беспокоился. Мы помним только то, что происходило в этих стенах. Я знаю, что здесь
ужасно, но ведь были и светлые моменты.
Я покачала головой, и из-за этого несколько темных прядей упали мне на лицо.