Эныч
Шрифт:
— Слушайте все! — громкозвучно возвещает он. — Третий приз — одна бутылка доброго портвейна «Хирса»— присуждается группе молодых джентльменов: мистеру в жилетке, сэру в кепке и герру дипломату.
Он резко выбрасывает в толпу указующий перст. Ринувшиеся в забурливший народ кожаные молодцы из окружения Молекулы под хохот, аплодисменты и свист вытаскивают на сцену трех возбужденных успехом студентов.
— Второй приз — две бутылки — будет вручен заслуженному трио «Танцующие саксаулы».
На сцене рядом со студентами оказываются три кирпичноборо-дых
— Тихо! Кто там кашляет? — сверкает глазами правая рука Молекулы, откашливается и торжественно провозглашает — Главный приз — три бутылки портвейна и стакан — завоевал, — он выдерживает паузу, виртуоз оригинального танца, чудодей искрометного па, мастер Четыре-нога!
Шеренга лауреатов пополняется невзрачным гражданином в ветровке, ноги и руки которого обуты в затоптанные резиновые сапоги.
— Один вопрос, уважаемый, — обращается к нему Шуйца. — Публика интересуется: кто вы? откуда? истоки вашего мастерства? как собираетесь распорядиться призом?
— Лесничий я. Грушкин. Сторожка моя в овраге, у Комариной пади. Приз выпью, бутылки оставлю, стакан заберу — и домой. Зверушки мои меня там заждались. Прыг-скок-уугг. Весна!
— Музыка! — кричит Шуйца, и под праздничные звуки марша девица со спелой косой оделяет призеров. Победитель турнира рассовывает дары по сапогам, отвешивает Молекуле и его окружению низкий поклон и спрыгивает с эстрады. Студенты в спортивном азарте вскарабкиваются друг на друга, образуя живую каланчу, и верхний, размахивая бутылкой, горланит:
— Гип-гип ура, фаршмаки! Удача и тут в кармане! Н-но! Нно, Терапевт! Скачем на флэт к Сертификату смачных герлух занимать!
Топчащихся у края эстрады старцев Шуйца аккуратно, за воротник, составляет вниз:
— Тюря, — кричат двое из них третьему, уносящему в толпу бутылки. — Эй, Тюря! Далеко ходить будешь, опять ведро будешь ходить.
— Вот ведь повезло разбабаям! — завидует, покусывая губы, Коля. — Я бы тоже не хуже их чечеточку сбацал, если б захотел.
Это ты меня, товарищ дядя Лука, своими разговорами отвлек! Теперь, хочешь того, или нет, а ты должен вместе со мной в следующем концерте участвовать, а то больше и грамма не налью,! и так меньше полбутылки осталось. Интересно бы только заранее! знать, что они там задумали? Если опять ведро, тогда хорошо.! Считай, победа за нами: Саша с Женей ребята складные, они и рельсу на головах до утра продержат. А ты, Федь, как? Пойдешь с| нами на дело? Смотри, это тебе не на босых с дрыном ходить.
— Нет, ребята. Дудки, — Федор ощупывает помятое тело, голову. — Меня теперь ни на какие дела и калачом не заманишь! Я за* последние три дня ученым стал — до гроба жизни хватит! — Федор ковыряет во рту пальцем, вытаскивает зуб, смотрит на него и, вздохнув, прячет в карман. — А все ваш дядя Лука! Это он мне такую подлянку устроил. Скажи мне по-честному, Лука, без дураков только, ведь ты наврал мне насчет Ленина с Калитою? Ох… | тьфу… ахрф… За правду так не убивают!
Лейтенант тяжело
— Федой, Федой, — покачивает он стриженой «под польку» головой. — Да язве ты пейвый, кому за пъявду на оехи досталось? Вспомни, как во все въемена людей за одну только неугодную ггьявдивую фьязку на костьях сжигали, кожу с них сдияли и языки, пьетставь себе, выйивали. А ее, эту фьязку, люди чеез века пьенесли. Тебя же только слегка, капельку помяли, а ты и скис. Стыдись, Федой!
— Да, Федь, тут ты неправ. Я с дядей Лукой согласен. Он знает, что говорит, — поддерживает лейтенанта Коля. — Ты лучше проверь: пока тебя по полу гоняли, деньгу не всю выпотрошили?
Архитектор слабо машет рукой.
— Что деньги… Душу из меня за эти дни всю выпотрошили… 1 Раньше я ругал босеньких — били, теперь стал хвалить — опять бьют, да еще смертным боем… Как дальше жить — не знаю. Что говорить — не ведаю, — Федор осторожно пытается вправить нос. — А главное: все бесполезно, жратвы в магазинах все равно нет. Чисто… Послушай, Лукьян, скажи ты мне ради Дяди, про какую это фразку, которую к нам сюда через века занесли и за которую шкуру с человека сдирают, ты только что речь тут держал? Скажи, чтоб я запомнил. Иначе вдруг случайно ляпну по незнанию, а жить-то все-таки хочется…
— А сейчас, — с новой силой грохочет над Парусами голос Шуйцы, — кульминационный этап нашего празднества! Игры для смелых, веселых, остроумных и находчивых под общим названием «Раскрой себя»!
Объявление встречается одобрительным гудом.
— Ну, друга, — жарко потирая руки, обращается к компании Коля, — готовность номер один!
Под пиджаком у Волохонского что-то начинает попискивать.
— Йебята! — подмигнув курсантам, говорит лейтенант. — Мне что-то в гойло попало. Побудьте с Колей и Федоем, я отлучусь ненадолго.
— Ну что ты за человек, дядя Лука! — закатывая глаза, сжимает кулаки Коля. — Вечно у тебя не по людски! Самый момент, а ты линяешь! Не пущу! Не пускай его, ребята!..
Не реагируя на Колины протесты, Волохонский уходит. Умело ориентируясь в толпе, пробирается к выходу и, оценив специфику ландшафта, торопится к перекинутому через вялый ручей мостику. Спустившись под мостик, пристраивается у рослой крапивной поросли, вытаскивая из кармана выполненную в виде расчески рацию.
— Какого дьявола? — слышится недовольный голос генерала Плухова. — Почему молчишь? Рот, что ли, пластилином набил? Докладывай.
Волохонский подносит расческу к обиженно поджавшимся губам:
— В гойоде все ноймально. Мы находимся в настоящее въемя на тейитоии пайка «Освобожденный тьюд» в яене забьешенного кафе, котоее в найоде зовется «Паюса». Здесь многолюдное сбоите,1— Виктой Вильямович Молекула отдыхает. Обстановка в целом благопьиятна для ведения инфоймационно-технического наблюдения. Язговои идут в основном на бытовую тематику: о выпивке, женщинах и яботе. Некондиций пока нет.
— Офицеры есть?
— Человек пятнадцать.