Епитимья
Шрифт:
Он пнул ящик ногой.
Тишина. Дуайту надо было подумать. Его взгляд снова обратился к трупу.
— Боже мой, — сказал Дуайт вслух. — Я не представлял, что кувалда может сотворить такое.
Череп человека был раскроен, кость под слипшимися от крови в колтун волосами раздроблена, серовато-розовый мозг сочился через трещину, пачкая сальные темно-рыжие волосы и смешиваясь с кровью. А сколько крови! Сколько понадобится сил и времени, чтобы убрать это месиво! Дуайт приложил трясущуюся руку ко лбу. В последнее время все, что происходит, стало выходить из-под контроля.
Ухватив Рэнди сбоку за куртку, он рывком стащил его вялое тело
— Ух, — прошептал Дуайт. Он сел на корточки и заглянул в раскрытые синие глаза Рэнди. — Тебе не следовало бы сюда приходить, молодой человек. Тебе вообще не следовало этого делать. Думаю, сегодня ты усвоил урок.
— Бам... бам... бам
Мальчик снова начал брыкаться в ящике. Неужели ему это не надоест? Вероятно, у него мозоли на пятках.
Ну ладно, мы не можем этого терпеть.
Дуайт встал и взял кувалду. Он стоял над ящиком, высоко подняв молот и целя в голову обезумевшего от страха мальчика.
— Вот что я делаю, чтобы утихомирить шумных и беспокойных типов, которые мне докучают. Хочешь попробовать?
Дуайт чуть опустил кувалду, приостановившись перед тем, как она соприкоснется со лбом мальчика. Ужас в его глазах красноречиво говорил о том, что между ними установилось новое взаимопонимание. Дуайт отложил кувалду и еще раз взглянул на мальчишку.
— Вижу, ты понимаешь. Очень хорошо.
Дуайт уже спокойнее смотрел на него, покачивая головой.
— Я вижу, ты опять обмарался. Надо научиться некоторому самоконтролю, молодой человек. В этом все твои затруднения. Ну ладно, у меня есть более неотложные дела.
С этими словами Дуайт поднял крышку и водрузил ее на место.
Уперев руки в бедра, он стоял над телом Рэнди и соображал. Это не было запланировано. Ну ничего, надо искать выход. Он наклонился и попытался поднять труп. Вспомнив, что поднимать надо начиная с ног, он стоял, держа тело в своих объятиях. Оно оказалось на удивление легким. Парень весил не более ста десяти фунтов.
Подняться по лестнице было делом непростым. Но Дуайт сделал это, добравшись до самого верха. Он остановился в кухне, крепко прижимая тело к себе. Пот градом катился по его лицу, рубашка взмокла под мышками. «Ты всегда был бабой и слабаком».
Голос, прорвавшись сквозь тишину дома, появился в сознании Дуайта в виде строчки, напечатанной на машинке, — так она и повисла в воздухе. Он плотно закрыл веки.
— Я не слышу тебя, — сказал он громко, почти на одной ноте. — Ты только в моем воображении.
Дуайт глубоко вздохнул и направился в ванную. Там он опустил тело в ванну. Оно уже начало остывать, и Дуайту не хотелось прикасаться к нему. Кусая губы, он начал раздевать труп, это оказалось не так легко, как он представлял себе — ведь мертвец не мог оказать ему никакого содействия. Наконец, раздев труп донага, он воззрился на него, пальцем обвел шрам на его груди в форме буквы «лямбда».
— Это сделал я? — прошептал он, пытаясь что-то вспомнить. Но воспоминание не приходило.
Решив дать крови стечь, Дуайт на какое-то время оставил тело в ванне, а сам отправился на кухню за тем, что ему было нужно: пять пакетов для мусора «Хефти» (один для торса, по одному для каждой ноги, один для рук и один для головы), немного упаковочного материала «Саран-Рэп», большой моток бельевой веревки и мешок с клапанами из ткани «деним», в который он запихал тряпки,
Там он, настроив радио на волну NPR [10] , на минуту замер, прислушиваясь к первым аккордам произведения Дебюсси «Море».
Немного музыки всегда делает скучную работу более сносной. Дуайт встал на колени перед ванной.
Взяв ножовку в одну руку, другой он ухватился за длинные волосы Рэнди. Таща их кверху, он сумел поднять голову на уровень края ванны так, что шейные мышцы напряглись и туго натянулись. Это облегчило его работу: теперь ему легче было пилить. Прежде чем приняться за это, Дуайт сообразил, что у него нет точки опоры. И он вернул тело в прежнее положение. Теперь он пристроил голову так, чтобы она опиралась о стенку ванны, а сам, прижав зубья пилы к шее трупа, начал водить ею взад и вперед.
10
National Public Radio — Национальное общественное радио.
Кровь побежала по спине Рэнди, стекая на белое дно ванны. Работа была тяжелой и, казалось, не кончится никогда. Дуайт дышал как паровоз и заливался потом. Наконец он сумел отделить голову от тела, поднял голову за волосы и поглядел в глаза Рэнди.
— Ты подонок и мусор, — прошептал он, — очень плохо, что у меня не хватило времени наказать тебя, очистить, прежде чем ты отправился путешествовать в мир иной.
Он положил голову молодого человека на грудь (над татуировкой, изображавшей череп и скрещенные кости) и повернулся, чтобы достать упаковочный материал «Саран-Рэп». Тщательно завернув голову Рэнди, он положил ее в мешок для мусора и потянул за веревку, туго затягивая верх. Затем он обернул кусок веревки вокруг мешка и крепко завязал ее.
— Осторожность никогда не помешает, — фыркнул он, вспомнив, как быстро нашли тело этого маленького засранца, этой маленькой шлюхи там, на скалах.
Он встал, подкрутил приемник, сделав музыку чуть погромче, и вернулся к ванне. Утомительная работа. Как мясники занимаются этим изо дня в день, недоумевал он.
Потом он отдыхал в своем глубоком синем кресле, обтянутом рубчатым плисом. Его глаза закрывались. Он успел до этого загрузить мешки «Хефти» в свой пикап, уложив их аккуратно в ряд, чтобы отвезти в укромное местечко. Дуайт считал, что три-четыре часа утра самое подходящее время для такой работы — минимум надоедливых и докучных свидетелей.
Он, пожалуй, поедет по шоссе 41 на север, мимо озера Форест, озера Блафф, Уокиган, пока не доберется до настоящих лесов, где можно спрятать мешки среди сугробов и привезенного из города мусора, — тогда даже во время весеннего таяния снега не смогут обнаружить следов его деятельности (он надеялся на это). А он тогда уже закончит свою миссию очищения пригородов Чикаго.
Дуайт закрыл глаза, откинувшись на спинку своего кресла; дыхание его стало ровными глубоким, а мысли поплыли, рождая воспоминания о событиях вечера. Приняв душ, он согрелся и смыл с себя всю грязь. Ванная и подвал были выскоблены дочиста. Впрочем, это не имело особого значения: дом все равно будет предан очищающей стихии огня.