Чтение онлайн

на главную

Жанры

Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:

Как явствует из двух примеров, иллюстрирующих этот тезис, обращенный Владимир будто бы проникся непреодолимым отвращением к человекоубийству, пусть даже совершаемому в интересах государства и общества. Однако в том и другом случае Повесть временных лет весьма далека от исторической достоверности. В первом примере говорится о выдающемся миролюбии Владимира, прежде всего по отношению к соседним христианским народам: «и бе живя с князи околними миром: с Болеславом Лядским [Польским], и с Стефаном Угорским [Венгерским] и со Андрихом [132] Чешскым, и бе мир межю ими и любовь». Между тем всего несколькими строками выше Владимир, уступая прихоти своей дружины «ясти» не деревянными ложками, а серебряными, произносит слова, которые отнюдь не сулят спокойствия его соседям: «Сребром и златом не имам налести дружины, а дружиною налезу сребро и злато, якоже дед мой и отец мой доискася дружиною злата и сребра».

132

Чешских князей, современников Владимира, с таким именем нет. Андрихом летописец, по всей видимости, называет князя Олдриха/Олдржиха (1012—1034).

Действительно, источники сохранили сведения о двух войнах Владимира

с Польшей в конце X — начале XI в., хорватском походе и еще двух походах на волжских булгар, не говоря уже о беспрестанной «рати» на русско-печенежской границе. Это позволяет обоснованно заключить, что и во внешнеполитическом аспекте княжения Владимира Повесть временных лет приняла за образец царствование Соломона, у которого «был… мир со всеми окрестными странами» (3 Цар., 4: 24). Правда, не довольствуясь этим, летописец далее показывает богобоязненность князя на собственно древнерусском материале. В небольшой новелле о «разбоях» рассказывается, что неслыханный расцвет разбойного промысла на дорогах заставил епископов обратиться к князю с требованием строгих мер: «И умножишася разбоеве. И реша епископы Володимеру: «Се умножашася разбойницы. Почто не казниши их?» Он же рече им: «Боюся греха». Епископы, однако, настояли, чтобы Владимир казнил злодеев, «но со испытом», то есть при несомненных доказательствах их вины.

История эта содержит неповрежденным историческое зерно, о котором скажем чуть позже. Но нежелание Владимира проливать кровь находит объяснение, конечно, не в религиозных соображениях, а в существующем правовом обычае древнерусского общества. Закон русский не предусматривал смертной казни для разбойников — их выдавали на поток и разграбление, с конфискацией имущества в пользу княжеской казны. Продолжая рассказ, летописец в простоте душевной так и говорит, что помеху для более строгого наказания преступников создавало не человеколюбие Владимира, а традиционное древнерусское законодательство: «Володимер же отверг виры, нача казнити разбойники». Но затем сообщается, что сокращение денежных поступлений от судопроизводства по «разбойным» делам вызвало оскудение казны, и Владимир вернулся к прежним (собственно, языческим) обычаям: «живяше Володимир по строенью дедню и отню». Столь явное противоречие с заявленным ранее христианским перерождением Владимира свидетельствует, что «разбойная» новелла в Повести временных лет представляет собой не очень умелую обработку более древнего сказания, изначально не имевшего целью прославить житие Владимира в страхе Божием.

Свидетельство Бруно Кверфуртского

Прочные нити, видимые и невидимые, связывали крещеного Владимира с языческим прошлым, — и, возможно, как государь он чувствовал их сильнее, нежели как человек. И все же, несмотря на очевидный недостаток добротного исторического материала, не подлежит сомнению, что христианство было воспринято им той деятельной частью духовной сущности, которая определяет движения сердца, ума и воли. Крестившись скорее по политическим резонам, чем вследствие свободного внутреннего выбора, он тем не менее совершенно свободно, со всем пылом своей страстной натуры, пожелал быть христианином не только по имени, — и таким христианским государем, в полном смысле слова, увидели его не только потомки, судившие о крестителе Руси по более или менее достоверным рассказам и преданиям, но и современники, лицезревшие Владимира собственными глазами. Мы располагаем свидетельством очевидца, достаточно близко сошедшегося с князем, — свидетельством тем более ценным, что исходит оно от лица, не имевшего по отношению к Владимиру никаких национальных, конфессиональных или личных пристрастий. Это — Бруно Кверфуртский, чье имя уже не раз упоминалось на этих страницах. Прежде чем обратиться к его известию о Владимире, естественно сказать несколько слов о нем самом.

Бруно происходил из рода графов Кверфуртских. Получив прекрасное образование в Магдебургской школе, где незадолго до него учился святой Адальберт-Войтех, он, как юноша знатный и «необыкновенно образованный в свободных науках, особенно же отличавшийся в музыкальном искусстве» (по аттестации Жития святого Ромуальда), был взят ко двору императора

Отгона III на должность капеллана. Способный и воспитанный молодой человек чрезвычайно полюбился Отгону III, который называл его не иначе как «душа моя». Однако эта душа не принадлежала миру сему. Году в 996-м, сопровождая императора в его поездке по Италии, Бруно вступил в братство пустынника Ромуальда, основателя ордена камалдулов, и принял постриг под именем Бонифация. В Германию он вернулся только в 1002 или 1003 г., уже при новом императоре Генрихе II. Примерно тогда же он был посвящен в епископы и назначен главой миссии в восточных странах. Вдохновленный примером святого Войтеха, Бруно жадно искал мученического подвига во славу Христа. Забегая вперед, скажем, что он обрел свой крест в 1009 г., в Пруссии, где был убит местными язычниками вместе с шестью его спутниками. Но за год перед тем он возымел намерение обратить ко Христу печенегов, «жесточайших из всех язычников». Так, весной 1008 г., тридцатилетний Бруно очутился в Киеве, дабы уговорить Владимира препроводить его в Печенежскую землю. О своем пребывании у киевского князя Бруно поведал в личном послании к Генриху II. «Государь Руси, — пишет он, — великий державой и богатствами, в течение месяца удерживал меня против моей воли, как будто я по собственному почину хотел погубить себя, и постоянно убеждал меня не ходить к столь безумному народу, где, по его словам, я не обрел бы новых душ, но одну только смерть, да и то постыднейшую. Когда же он не в силах был уже удерживать меня долее и устрашен неким обо мне, недостойном, видением, то с дружиной два дня провожал меня до крайних пределов своей державы, которые из-за вражды с кочевниками со всех сторон обнес крепчайшей и длиннейшей оградой. Спрыгнув с коня на землю, он последовал за мною, шедшим впереди с товарищами, и вместе со своими боярами вышел за ворота. Он стоял на одном холме, мы — на другом. Обняв крест, который нес в руках, я возгласил честной гимн: «Петре, любишь ли меня? Паси агнцы моя!» По окончании респонсория [церковного песнопения] государь прислал к нам одного из бояр с такими словами: «Я проводил тебя до места, где кончается моя земля и начинается вражеская; именем Господа прошу тебя, не губи к моему позору своей молодой жизни, ибо знаю, что завтра до третьего часа [133] суждено тебе без пользы, без вины вкусить горечь смерти». Я отвечал: «Пусть Господь откроет тебе врата рая так же, как ты открыл нам путь к язычникам!»

133

В христианской Западной

Европе сутки делились на часы неодинаковой протяженности: утреня (около полуночи), хвалины (3 часа пополуночи), час первый (6 часов утра), час третий (9 часов), час шестой (пол день), час девятый (15 часов), вечерня (18 часов), навечерие (21 час) (см.: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 167).

Им суждено было увидеться еще раз — когда спустя пять месяцев Бруно, к великому изумлению и радости Владимира, живой и невредимый опять появился в Киеве, сообщив о благополучном исходе миссии и крещении «примерно тридцати душ» (вероятно, из числа старейшин печенежских родов, так как простой люд в подобных случаях обычно не считали). Окрыленный успехом, Бруно поставил в епископы печенегам одного из своих спутников, а Владимир взял на себя все политические заботы, связанные с устройством Печенежской епархии [134] .

134

Впрочем, просуществовала она, кажется, недолго. Аль-Бекри пишет, что около 1010 г. в плен к печенегам попал мусульманин, «ученый богослов, который объяснил некоторым из них ислам, вследствие чего те приняли его. И намерения их были искренни, и стало распространяться между ними учение ислама. Остальные же, не принявшие ислама, порицали их за это, и дело кончилось войной. Бог же дал победу мусульманам, хотя их было только 12 тысяч, а неверных вдвое больше. И они [мусульмане] убивали их, и оставшиеся в живых приняли ислам. И все они теперь мусульмане, и есть у них ученые, и законоведы, и чтецы Корана». Переход печенегов в ислам подтверждает арабский писатель XII в. Абу Хамид аль-Гарнати.

В свидетельстве Бруно замечательно то, что этот суровый аскет и неутомимый проповедник истины ни на секунду не усомнился в подлинности христианства Владимира, в его глубокой личной приверженности христианскому идеалу. И в то же время он не заметил ничего из того, что было так выпячено последующими писателями — ни гаремов Владимира, ни его любострастия, ни совершаемых в покаянном порыве ежедневных подаяний, ни расслабляющего пацифизма и дрожания меча в нетвердой руке. Владимир предстал перед Бруно — и перед нами — в образе благочестивого христианского правителя, неколебимо стоящего на охране границ христианского мира. Правда, этот князь-воин еще сомневается во всепобеждающей силе духа и больше доверяет своему мечу, но ему дан непосредственный опыт богообщения («видение» о Бруно) и потому он умеет смиряться и предавать себя в руки Господа: «Да будет воля Твоя!»

И еще одна черта личности Владимира выпукло проступает в послании Бруно — живая, действенная любовь князя к конкретному человеку. Он тревожится за своего гостя, сострадает ему и — склоняется перед его духовной свободой. Не забудем при этом, что речь идет о римском епископе. Однако Владимир не видит для себя ничего зазорного в том, чтобы участвовать с ним в одном богослужении и оказывать покровительство ему самому и основанной им Печенежской епархии. Очевидно, что эти два человека разговаривали на общем языке веры [135] . Великий князь русский, шурин византийского императора и хранитель мощей святого Климента, был свободен от конфессиональных предубеждений более позднего времени [136] . Оберегая степные рубежи Русской земли, он ощущал себя защитником единого христианского мира — той Европы, которая еще не прочертила внутри себя гибельных религиозно-конфессиональных и культурно-цивилизационных границ.

135

Ср. с известиями Никоновской летописи о частом обмене посольствами с Римом: «приидоша к Володимеру послы из Рима от папы, с любовию и с честию» (991 г.); «послы Володимеровы приидоша в Киев, иже ходиша в Рим к папе» (994 г.); «приидоша послы от папы римского» (1000 г.); «посла Володимер гостей своих, аки в послех, в Рим» (1001 г.). Представляется справедливым мнение А.В. Назаренко, что эти заметки «были частью древнейшего летописания, но позднее оказались исключены антилатински настроенными печерскими летописцами» (Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. с. 357—358).

136

См. также у А. Поппэ: «В ответ на расхожие, но весьма далекие от историзма споры о том, как и каким прилагательным следует обозначить христианство Владимира, стоит подчеркнуть, что он был попросту христианином, принадлежавшим вселенской и православной Церкви» (Поппэ А. Князь Владимир как христианин. С. 44).

Глава 9.

ВНЕШНЯЯ И ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА ВЛАДИМИРА ПОСЛЕ ПРИНЯТИЯ ХРИСТИАНСТВА

Отношения с Византией

Языческая Русь на всем протяжении своего существования была довольно мощной военной державой, — одно только это и придавало ей определенный политический вес в отношениях с цивилизованными государствами Запада и Востока. Но после 988/989 г. ситуация в корне изменилась, и Русская земля обрела высокий международный статус прежде всего как суверенная христианская страна, спаянная династическим союзом с Византией. В связи с этим целесообразно будет начать обзор внешнеполитической деятельности Владимира с русско-византийских отношений, хотя надо сразу сказать, что в конце X — начале XI в. они проявились несравненно заметнее в идеологической и религиозно-культурной областях, чем в государственно-дипломатической практике обеих стран.

На политическом уровне принятие Русью христианства не только не упростило, но, пожалуй, даже усложнило традиционные отношения, сложившиеся между ней и Византией в X столетии. С одной стороны, крещеная Русская земля пополнила число «подданных и друзей» империи, каковыми в разное время считались около десятка или дюжины окрестных стран и народов, признававших, более или менее формально, церковно-политический протекторат византийского «императора православия».

С другой стороны, Русь вошла в «Византийское Содружество Наций» (по терминологии Д. Оболенского) при уникальных обстоятельствах, на особых условиях и, главное, с ясно выраженным стремлением не допустить ни малейшего стеснения своей национальной жизни. Мы видели, с какой настойчивой последовательностью Владимир отстаивал самостоятельность Русской Церкви. С неменьшим упорством он ограждал от гегемонистских притязаний Византии независимость русской политической (великокняжеской) власти.

Поделиться:
Популярные книги

Его наследник

Безрукова Елена
1. Наследники Сильных
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
5.87
рейтинг книги
Его наследник

Сердце Дракона. Том 9

Клеванский Кирилл Сергеевич
9. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
боевая фантастика
7.69
рейтинг книги
Сердце Дракона. Том 9

Белые погоны

Лисина Александра
3. Гибрид
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
технофэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Белые погоны

Системный Нуб 4

Тактарин Ринат
4. Ловец душ
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Системный Нуб 4

Барон меняет правила

Ренгач Евгений
2. Закон сильного
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Барон меняет правила

(Не)нужная жена дракона

Углицкая Алина
5. Хроники Драконьей империи
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.89
рейтинг книги
(Не)нужная жена дракона

Я Гордый часть 2

Машуков Тимур
2. Стальные яйца
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я Гордый часть 2

На границе империй. Том 5

INDIGO
5. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
7.50
рейтинг книги
На границе империй. Том 5

Сотник

Ланцов Михаил Алексеевич
4. Помещик
Фантастика:
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Сотник

Мятежник

Прокофьев Роман Юрьевич
4. Стеллар
Фантастика:
боевая фантастика
7.39
рейтинг книги
Мятежник

Не грози Дубровскому! Том II

Панарин Антон
2. РОС: Не грози Дубровскому!
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Не грози Дубровскому! Том II

Огни Эйнара. Долгожданная

Макушева Магда
1. Эйнар
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Огни Эйнара. Долгожданная

Жена по ошибке

Ардова Алиса
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.71
рейтинг книги
Жена по ошибке

Черный Маг Императора 9

Герда Александр
9. Черный маг императора
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Черный Маг Императора 9