Эпоха единства Древней Руси. От Владимира Святого до Ярослава Мудрого
Шрифт:
Более поздний прозаический рассказ о подвигах Эйрика в восточных землях уже не знает ни «жестоких битв», ни вообще сколько-нибудь серьезных затруднений на победном пути героя: «…весной собрал ярл [Эйрик] свое войско и поплыл вскоре по Восточному пути. И когда он пришел в государство конунга Вальдамара, стал он воевать и убивать людей, и жечь повсюду, где проходил, и опустошил ту землю. Он подошел к Альдейгьюборгу [Ладоге] и осаждал его, пока не взял города, убил там много народа, разрушил и сжег всю крепость, а затем воевал во многих местах в Гардарики [на Руси]».
В своде саг «Гнилая кожа» приводятся еще кое-какие подробности: «…отправился он [Эйрик] на восток в Гардарики против Вальдамара Старого и воевал во многих местах в его государстве. Он разрушил Альдейгьюборг и взял там много богатства, и еще дальше продвигался он на восток в Гарды. Везде шел войной, жег города и крепости, а бонды [свободные общинники, хуторяне] бежали с имуществом в леса». Но исследователи «Гнилой кожи» предостерегают от излишнего доверия к данному сообщению, поскольку «термины, которыми обозначены места, подвергшиеся нападению, — borg, город, в значении укрепленного
Историки датируют разрушение Ладоги норвежцами 997 г.{157}Саги объясняют войну Эйрика с Владимиром тем, что русский «конунг» был союзником Олава Трюггвасона, к которому Эйрик питал вражду за убийство его отца. Но гораздо вероятнее, что поход Эйрика на Ладогу преследовал цель остановить рост русского влияния в Восточной Прибалтике, население которой скандинавы считали своими старинными данниками. Между тем из саги об Олаве Трюггвасоне явствует, что Владимир обложил данью эстов, поскольку об одном из действующих лиц, Сигурде Эйрикссоне, служившем вместе с Олавом в дружине Владимира, говорится следующее: «Приехал в Эстляндию Сигурд, сын Эйрика, дядя Олава по матери, будучи послан от Вальдемара, конунга Хольмгарда [Новгорода], для взыскания в той стране дани».
Таковы первые более или менее достоверные известия о русско-скандинавских межгосударственных отношениях. Тогда же, в период Владимирова княжения, норвежский поэт Хальфред Трудный Скальд (умер в 1007 г.) впервые упоминает скандинавское название Руси — Гарды{158}.
Судебная реформа
В статье под 996 г. Повесть временных лет рисует Владимира мудрым правителем, пребывающим в неустанных заботах «о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем». Но если княжеским «ратям» летопись отвела на своих страницах достаточно места, то деятельности Владимира внутри страны, не относящейся напрямую к церковным делам, она уделила всего несколько строк, за которыми, однако, стоят значительные социально-политические явления.
Христианский период княжения Владимира, как любая переломная эпоха, был временем большого социального нестроения. Христианизация Руси, сопровождавшаяся ломкой традиционных общественных, бытовых и моральных устоев, кровавыми столкновениями с язычниками и изгнанием упорствующих староверов в «пустыни и леса», породила довольно многочисленный слой обездоленных и озлобленных людей, враждебно настроенных по отношению к обществу и власти; бесконечные войны и опустошительные набеги печенегов из года в год пополняли их число. По своему социальному статусу эти несчастные были свободными людьми, принадлежавшими к коренному населению. Кроме них страна оказалась наводнена еще и рабами — славянами и иноземцами, — лишившимися своих хозяев по причине вышеназванных бедствий или самовольно пустившимися в бега. Парадоксальным образом только они и могли рассчитывать на поддержку правительства. Со слов Титмара Мерзебургского известно, что Владимир, остро нуждавшийся в людских ресурсах для борьбы с печенегами, охотно принимал беглых невольников на военную службу [154] , так что к концу его княжения в Киеве не было проходу от «спасавшихся бегством рабов, стекавшихся сюда со всех сторон». Но в отношении изгоев-идолопоклонников из свободного сословия власть не делала ничего, чтобы облегчить их участь.
154
Должно быть, они становились отроками в княжей дружине.
Вынужденные сами искать себе пропитание, многие из них вышли на большую дорогу. Невиданный прежде размах лихого промысла, поразивший современников Владимира, нашел лаконичный отголосок в Повести временных лет: «И умножишася разбоеве». Впоследствии московские книжники развили эту многообещающую тему, и Никоновская летопись под 1008 г. персонифицировала древнее предание об «умножении разбоев в земле Русстей» в судьбе разбойника Могуты — летописного предшественника атамана Кудеяра: «Того же лета изымаша хи-тростию некоею славнаго разбойника, нарицаемаго Могута; и егда ста пред Володимером, вскрича зело, и многы слезы испущая из очию, сице глаголи: «поручника ти по себе даю, о Владимере, Господа Бога и пречистую его Матерь Богородицу, яко отныне никакоже не створю зла пред Богом и пред человеки, но да буду в покаянии вся дни живота моего». Слышав же сиа Владимер, умилися душею и сердцем, и посла его ко отцу своему, митрополиту Ивану [Иоанну I], да пребывает никогдаже исходя из дому его. Могут же заповедь храня, никакоже исхожаше из дому митрополичя, и крепким и жестоким житием живяше, и умиление и смирение много показа, и провидев свою смерть, с миром почи о Господи». Далее следует сентенция, ради которой Могута и украсил своим покаянием страницы летописи: «Бе же Владимер милостив и нищелюбив, и сиа присно глаголаше словеса: блажени милостиви, яко таи помиловании будут; и милость хвалится на суде, и суд без милости не сотворившему милости…» То есть история с Могутой понадобилась для того, чтобы иллюстрировать христианское преображение Владимира.
Подлинную биографическую иллюстрацию к летописному известию о разбоях историки обнаружили, как ни странно, не в древнерусских источниках, а в совершенно неожиданном месте — хранилище старых рукописей при Каирской синагоге. Один тамошний документ, датируемый X в., рассказывает историю некоего Map Яакова бен Ханукки, члена иудейской общины Киева. Этот незадачливый
На безудержный рост преступности власть попыталась ответить ужесточением репрессивных мер. Краткое сообщение о разбоях является зачином древнерусского предания о судебной реформе Владимира, которое составитель Повести временных лет включил в статью под 996 г. Мы уже говорили о нем в связи с влиянием христианства на личность Владимира, теперь рассмотрим его историко-юридическое содержание.
Легендарное по форме и наивное по стилю, предание это в основе своей вполне достоверно {160} . В совете «казнити разбойников, но со испытом», поданном епископами колеблющемуся Владимиру, исследователь сумел расслышать глухой отзвук весьма кардинальной реформы в области судебных наказаний. Речь идет о замене характерных для древнерусской судебной практики вирных платежей (судебных штрафов) системой физических наказаний («казни») за тяжкие уголовные преступления: «Володимер же отверг виры, нача казнити разбойников». Юридической основой для этих преобразований, по-видимому, стала Эклога (византийский свод законов), а именно ее XVII титул, посвященный различным видам разбоя и смертоубийства, за которые полагалась как собственно смертная казнь, так и другие «казни»: членовредительство (отсечение руки, языка, носа), наказание плетьми, изгнание и т. п. [155]
155
В древнерусском переводе Эклоги, который мог быть осуществлен уже при Владимире, в конце X — начале XI в., глава «О разбойницех» значится как «глава 27» (в греческом оригинале — это глава 50, определяющая наказания «разбойникам и устраивающим засады»).
Предложение епископов отказаться от традиционного законодательства в пользу византийских судебных норм было по-своему естественным и ожидаемым. За принятием греческой веры неизбежно должна была последовать экспансия византийской цивилизации с ее целостным восприятием системы церковного и светского права. Однако несмотря на то, что греческие кодификаторы на Руси ориентировались на упрощенный свод Эклоги, созданный в конце IX в. специально для «варварских» народов, попавших в орбиту византийского миссионерства (моравов, болгар, сербов и т. д.), и выбрали для практической реализации на русской почве достаточно узкую область права, а именно уголовное право (XVII титул Эклоги), как наиболее понятное и доступное «варварам», они так и не смогли учесть всю глубину цивилизационных и ментальных различий древнерусского и византийского обществ. Волевое насаждение принципов византийского законодательства вызвало немедленную реакцию отторжения. Провал судебной реформы наш источник описывает так: «И реша епископы и старцы: «Рать многа, оже вира — то на оружьи и на коних буде». И рече Володимер: «Тако буди». Другими словами, быстрый и непродуманный переход к более «прогрессивным» юридическим принципам сразу же привел к сбою в работе древнерусского государственного механизма. Вирные платежи составляли видную долю государственных сборов, служа, по прямому свидетельству летописи, материальной основой боеспособности княжей дружины: «…если случится правая вира, [князья] ту брали и тотчас отдавали дружине на оружие. Дружина этим кормилась, воевала чужие страны». Отмена системы судебных вир, по всей видимости, больно ударила по княжеской казне, создав угрозу окончательного ее истощения [156] , что в условиях «рати многой» самым отрицательным образом сказалось на обороноспособности страны. К тому же духовенство в процессе реформы должно было почувствовать ухудшение собственного материального положения — ведь вместе с упразднением денежных взысканий за тяжкие уголовные преступления существенно сократились и размеры церковной десятины, которой по уставу Владимира облагались «виры и продажи».
156
Финансовые трудности усугублялись тем, что судебная реформа со впала по времени с резким сокращением денежной эмиссии на Востоке, вследствие чего к 1015 г. поступление на Русь арабских дирхемов полностью прекратилось, вызвав острую нехватку серебра (см.: Орешников А.В. Де нежные знаки домонгольской Руси. Труды Государственного исторического музея. Вып. 6. М., 1936. С. 31; Янин B.Л. Денежно-весовые системы русского Средневековья. Домонгольский период. М., 1956. С. 184—185). Больше половины «сребреников» Владимира (II—IV типов) — это собственно медные монеты (см.: Сотникова М.Н., Спасский И.Г. Тысячелетие древнейших монет России. С. 5).
Но, может быть, главная причина краха судебной реформы заключалась в том, что против нее в лице старцев градских подали свой голос киевляне. Русские люди не захотели менять вместе с верой и кафтан. И Владимир проявил незаурядную государственную мудрость, отказавшись ломать через колено традиционные правовые представления своих подданных ради того, чтобы добиться формального соответствия юридических систем Руси и Византии. Виры и продажи вернулись в судебную практику. Безымянный автор древнерусского предания с явным одобрением констатировал: «И живеше Володимер по устроенью отьню и дедню».