Эпоха героев и перегретого пара

Матвиенко Анатолий Евгеньевич

— И вы решили сдержать их, оставаясь на этом сомнительном посту. Не буду упрекать вас, граф, ибо не ведаю, к чему бы сам склонился в подобной ситуации. Ваш выбор не лишён мужества. Я как сподвижник Николая был сразу же уволен со службы и взирал на происходившее издалека, даже к Демидову не примкнув. Так что не известно — чей modus operandi [10] достойнее. Скажу лишь, что в последние годы правления Императора Александра многое, слишком многое вызывало сожаление. Ныне принято эту эпоху восхвалять, сравнивая с Республикой. Россия, которую мы потеряли, хруст французской boules… Увы!

10

Образ

действия (лат).

Денщик ещё подлил вина, отдав должное которому Паскевич продолжил.

— Покойный Император возомнил себя великим стратегом, а русскую армию сильнейшей в Европе. Оттого опыт двенадцатого года и европейского похода мало учтён был, а введена сплошь показуха и бравада. Не ценилась боевая выучка, царя волновали парадный лоск, строевая выправка и послушание. Вы были в Париже, а в России в то время генералы поделились на бдящих и стоячих. Не слышали? Самые бдительные не брезговали согнуться до земли, дабы проверить равнение носков инфантерии или копыт кавалерии. Некоторые же, тщась угодить государю, не жалующему складки на форме, строили отдельные мундиры «для приёмов» стоя, ибо при попытке сесть или согнуться трещали швы. Как говаривал мой сослуживец, не служба, одни экзерциции в экзерциргаузе.

Командующий повёл рассеянным взглядом, словно созерцая минувшее, и продолжил.

— А Пажеский корпус, мой Бог, что там творилось! В дни несения службы во дворце воспитанники корпуса, натянув поутру мокрые лосины, сушили их у печки на теле, а затем солдаты выносили юношей, вытянувшихся гвоздиком, и укладывали их в сани или на повозки. Так и везли во дворец, там расставляли как кукол в положенных местах. Главное — без единой складки на лосинах! Печально, что нелепо было в армии, трагично — что во всём Отечестве. Декабристы и Пестель не могут иметь оправданья, но они вскрыли огромный гнойник, зараза от которого поразила Россию.

Паскевич закурил трубку с длиннющим мундштуком.

— Я к тому это длинно рассказал, Александр Павлович, чтобы бросили корить себя понапрасну. Русская история — зело извилистая и непредсказуемая. Кто знает, может лет через сто какой-то новый отечественный карамзин напишет, что декабристы — ангелы во плоти и борцы за прогресс, а монархия — суть реакционная и крайне вредная штука.

Строганов сделал протестующий жест. Пестель сотоварищи опозорили Россию, как можно их обелять?

— Бумага стерпит любую глупость, не удивляйтесь, граф. Но мы живём сейчас, должны разбить турок и вышвырнуть их из Крыма.

— Вы так легко говорите об этом, Иван Фёдорович.

— Потому что знаю их. Османы сильны лишь при двух- трёхкратном превосходстве в числе, сейчас и полутора не наберётся. В артиллерии у нас преимущество, не считая бронеходов, которые — тоже артиллерия, но подвижная и защищённая. Первую битву мы не просто должны выиграть. Я обязан сохранить армию достаточной силы, чтобы очистить Крым от нехристей. Тут, к сожалению, время против нас играет. Они подвозят подкрепления морем, а Черноморский флот совершенно расстроен. Хотя пару сюрпризов моряки обещают… Посмотрим!

От Паскевича Строганов ушёл в противоречивых чувствах. Решимость и уверенность командующего подкупают, но не чрезмерны ли они? И что касается планов — по Бородино хорошо известно, что современные большие баталии никогда не проходят по заранее написанному сценарию. Можно расставить орудийные стволы строго по «Общим правилам для артиллерии в полевом сражении» генерала Кутайсова, а кавалерию и инфантерию в соответствии с наставлениями генерала Клаузевица, изгнанного из нашей армии Демидовым за германское происхождение. Далее же начнётся действо

непредсказуемое, в котором, как любил говаривать штабс-капитан Толстой, как во всяком практическом деле — ничто не может быть определено и всё зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Может, Паскевич и хороший полководец, но не Суворов он. Хотя тот же штабс-капитан и бригадный философ утверждает, что не только гения и каких-нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему во благо отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств — любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твёрдо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец.

— Что же вы предлагаете, Лев Николаевич? — как-то спросил у него Строганов, вытянув ноги на привале после того как батальоны разбили лагерь на ночную стоянку.

— В первую голову — не брать пленных, — безапелляционно заявил тот. — Это одно изменило бы всю войну и сделало её менее жестокой. А то мы играем в войну — вот что скверно-с, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность — вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого телёнка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого телёнка под соусом.

Тиха украинская ночь, чей покой нарушается лишь негромкими звуками отдыхающего военного лагеря. Глядя на звёзды, которые, быть может, через неделю увидят в степи одни только трупы сидящих вокруг солдат и унтеров, Строганов вздохнул и мягко возразил:

— В вас говорит горячечность молодости, штабс-капитан. Не удивлюсь, если к зрелости и умудрённости опытом вы начнёте проповедовать иное — непротивление злу и насилию.

— Быть не может! Простите, ваше превосходительство, а только странно всё это — покорность, непротивление… Клянусь, что никогда подобного вещать не буду. Вдруг, не дай Бог, последователи найдутся, слово какое придумают, «толстовство», например, — офицер даже фыркнул от неприятия им самим нарисованной картины. — Нет, уж лучше на поле боя остаться-с, в обнимку с убитым мною османом.

— Не хороните себя раньше времени, Лев Николаевич. Бог даст, до следующего века доживёте. Какие ваши годы. Вот только объясните мне, отчего ваш офицер сына на войну взял?

— Вы о Мише Лермонтове, ваше превосходительство? Не извольте беспокоиться, юнец младой да бывалый. Он под Муромом возле вас отирался, складные вирши сочинил. Чуть не погиб, его Дубельт сберёг, хоть и сам не спасся.

— Стало быть, генерала-няньки более над ним не будет. Проследите услать в обоз перед боем.

— Слушаюсь!

Вопрос — послушается ли поэт.

В мучениях, прерываемых короткими часами отдыха, с тоннами пыли на плечах русская армия вышла к Днепру, чуть не выпив его в десятки тысяч человечьих и лошадиных глоток.

Черепанов с подручными срочно наладил бронеходы. Железные повозки украсились орудиями в носовой части, прицепными тележками сзади, приобретая сходство с вооружёнными железнодорожными паровозами. Дав отдых бригаде, Строганов безжалостно начал муштру, репетируя действия совместно с бронеходами. Чтобы зря не жечь уголь, их изображали обычные подводы, а инфантерия, став в каре тремя плутонгами, училась ходить, останавливаться, перестраиваться в шеренги для ружейной пальбы. Плохо, что обращению с винтовальными ружьями, или винтовками, у коих в стволе нарезы под пули удлинённой формы, солдаты не обучены, а для экономии припасов тратить их не положено. Строганов позволил лишь выстрелить по пять раз, чтоб узнали как заряжать и целиться.