Эпоха Големов. Эпидемия Свободы

Кермт Марсель

Через какое-то время Председатель уже смеялся. Потом его слова зазвучали громче. Толстый больше молчал, иногда встревал, размахивая руками, но быстро замолкал.

Я медленно долил остатки «медведя». Аккуратно поднес рюмку к губам, подержал, ощущая пряно-анисовый запах, смешанный с парами спирта, выпил и услышал будто бы свое имя. Ладонь пыталась сжаться в кулак, но рюмка не давала. Не сомневался ни секунды, хотя был пьян, что не ослышался. Зачем он вспомнил обо мне? Неужели не понимал, что возврата к прошлому не будет? Через короткий промежуток

времени я уже знал ответ.

– …приходил сегодня. Писатель я, говорит! Для людей, говорит, пишу… – Председатель пьяно засмеялся, – Чушь полная! Их тут целые стада у порога пасутся. И каждый – ПИСАТЕЛЬ! Обойдутся, нечего… ошарашенный такой вышел, не попрощался даже. Тратишь на них драгоценные минуты… и откуда только такое количество графоманов выходит?

Собеседник-толстяк тут же отреагировал басовитым смехом:

– Да все оттуда же… ха-ха!

Я не мог больше вынести. Встал, чтобы уйти.

Смех за соседним столиком затих. Секундной тишине на смену пришел возглас Председателя:

– О! Вот же он! Этот… – он замолк, но, видя, что предмет его словесного блуда уходит, смеясь, добавил, – борзописец.

Я резко развернулся:

– Кто борзописец?!

Понял ли он, что сказал лишнее, что все это время говорил только лишнее?.. По застывшей мимике, через которую просвечивала окостеневшая его душа, было не понять.

– Что-то хотели? – он с по-дилетантски сыгранным недоумением посмотрел на меня.

Почему он ведет себя так нагло? Бесила его самоуверенность, абсолютное отсутствие самокритичности, уверенность в собственном совершенстве, свойство смотреть на всех с мнимой горы…

– Хотел.

Я не думал, не желал. Но сделал. Замахнулся и ударил его прямо в лоб… В руке хрустнуло, и ладонь почувствовала что-то липкое, теплое. Оказалось, что все это время я сжимал рюмку. На пол посыпались осколки. Председатель вместе со стулом опрокинулся на пол. Бар зашумел, затопал. Загремели отодвигаемые стулья. Кто-то заломил мне за спину руки, сверху навалилось толстое тело и повалило на грязный декорированный под дерево пол трактира. Никаких сил для сопротивления у меня не нашлось, опьяненное «медведем» тело рухнуло вместе с навалившимся толстяком.

Алкоголь сделал свое дело, я едва понимал, что происходит. Ожидал ударов, но их не последовало. Только пьяная пелена в мыслях и пол перед глазами. Меня кому-то передали, запястья охватили тугие браслеты. Вывели из бара, запихнули в фургон и повезли… тогда еще не знал, куда. Успел лишь подумать: «Дописался» перед тем, как вырубиться на жестком сиденье фургона.

С этого момента начинался совершенно новый этап моей жизни.

Глава четвертая. Самый гуманный на свете

В этот период я вынес обо всем случившемся краткий вердикт: не повезло. Хотя и сомнение вертелось в голове: может, все-таки сам дурак? Никогда не считал себя человеком без царя в голове, только царь в этот раз там засел, наверное, немного ущербный.

Словно «невезение» – это как запотевший стакан прохладного успокоения для жертвы адского котла… а что делать? Обвинять всех вокруг? Я честно пытался это делать, но перестал, когда понял, что если продолжу сыпать порох в огонь своей души, то сгорю дотла, без остатка. Психологический прием обвинений и поиска виноватых меня не успокаивал, а распалял так, что аж во рту все пересыхало от злости и отчаяния.

В итоге я устал от тяжких мыслей и просто вяло крутил, как неомагометанин четки-чипы, в голове пару фраз: зачем я ему врезал рюмкой, сдержался бы, стерпел, метеорит с ним. Еще этот жидкий медведь, спались его шкура…

Все время, пока шло судебное следствие, присяжные заседатели смотрели на меня, как на ноль из отчета статистики.

За неделю до судебного заседания вышло Постановление Правительства, ужесточающее уголовное наказание. Было отменено условное осуждение (как прокомментировал один представитель цеха законотворчества: «по причине неэффективности данной меры пресечения, так как она не приводит к исправлению осужденного, а наоборот, укрепляет в мыслях о безнаказанности содеянного»), как несколько лет назад исключили штраф из уголовной же области (штраф де – взыскание административное и не должно, вроде как, применяться в иных отраслях законодательства).

Из моих родственников присутствовал только двоюродный брат Алексар, с которым в детстве я проводил не одно лето на дедовой ферме. В случае чего брат должен был сказать родителям (моим, естественно), что на Земле предложили работу (может быть, над литературным проектом), и я соблазнился… Решили с ним, что в силу моей положительной характеристики на Сухусулу и не такой большой тяжести содеянного… В общем, брат твердил, что грозят мне максимум исправительные часы работ на захолустном космодроме и выплата компенсации потерпевшей стороне. Поэтому зачем лишний раз травмировать психику пожилых людей? Пусть будет новая работа на Земле. Рассуждения брата меня немного успокоили, и к заседанию я уже окончательно вышел из предынфарктного состояния.

Странный у меня братец, стоит сказать. Все сидит, улыбается непонятной улыбкой – не доброй, не сочувствующей, не укоряющей. Существо из другой реальности. Тайком и часто уходящий в себя, гуляка по закоулкам мыслей, созидатель и разрушитель собственного внутреннего. И это самое внутреннее он, кажется, любил намного больше, чем внешний мир, чем жизнь: там ему нравилось и ощущалось вольготнее. В то же время – полный революционер, безумствующий романтик, способный прокричать с самого высокого здания на планете «я тебя люблю!» в адрес девушки, в которую влюбился два часа назад. Будто она его услышит, будто хоть кто-то его услышит, кроме полицейских датчиков… вообще-то, я сомневаюсь, что у него есть пассия (по крайней мере, в этой реальности), но он убежден и убеждает остальных, что есть. Однако по сей момент ее еще никто не видел.

Конец ознакомительного фрагмента.