Эпоха Големов. Эпидемия Свободы
Шрифт:
В общем, месяц прошел ударно. Всего было зарегистрировано четыреста двадцать пять поделок, пять из которых я признал бы весьма удачными. Все четыре с лишним сотни изделий, включая кривых лебедей из картона и недоделанных собак из старых матрасов, не мудрствуя лукаво запрудили всю школьную аллею.
Через неделю от первого же дождя картон расклеился, матрасы стали пованивать, и аллея нашей школы начала походить на аллею славы богам ужасов и издевательств над некрасивыми животными.
Конечно, в первый день по просьбе директора приехало телевидение, конечно, примчались всё те же продажные «варлы». В школьном дворе даже включили на весь вечер голографический концерт.
Целую
В отчетах и публикациях и слова не было, что рамка всего одна, и складывалось впечатление, что окна были заменены по всей школе… А позже я узнал, что троюродный брат по материнской линии нашего директора, он же по совместительству наш мэр (да-да, тот самый установитель мусороприемника) выделил из городского бюджета несколько миллионов галат на реконструкцию школы и прилегающего двора. Средства были потрачены всего на одну силовую оконную рамку, остальное доделали дети, за что получили в награду концерт и шоколадные медали. Зато у нашего директора теперь есть длинноногая любовница из местной школы моделей, элитный яхт-клуб и новая дорогущая собака корги-спейс с еще более блестящей шерстью. Ах, да, мелкая ремарка! С 1 сентября оплата за обучение в нашей школе повышается в полтора раза. Родители, раскошеливайтесь. Добро пожаловать, как говорится.
Чтобы добраться до Союза Писателей, нужно было пройти поперек всего одну улицу. Поэтому путь занял не более десяти минут. Путь, во время которого я несколько раз пытался улыбнуться прохожим… Одна весьма пожилая леди, лет сто на вид, не меньше, даже пробубнила, проходя мимо и скривив морщинистое лицо: «Дурак какой-то… Такой большой и такой дурак». Хорошо хоть не ударила по спине потертой сумкой, из которой торчала лопоухая голова не менее угрюмой собачки с выпученными глазами.
Только одна девушка, хрупкая, с волосами цвета «медовый блонд», улыбнулась в ответ. Над левой бровью у нее красовалась маленькая, диаметром всего в несколько миллиметров, татуировка – странный символ то ли в виде кириллической буквы «Ж», то ли в виде вертикальной черточки с насаженными на нее двумя скобками-полумесяцами (верхняя скобка смотрела «рожками» вверх, нижняя – вниз).
Возможно, девушка тоже оказалась приезжей. И улыбка эта мне показалась странной и в некотором смысле даже таинственной. Будто девушка отреагировала не мне в ответ, а говорила с помощью своей улыбки: «Я знаю то, что знаешь ты, но ты знаешь не всё, что знаю я». Уже через два шага моя улыбка растаяла, а в сердце закралось тихое беспокойство. Кто она? Что-то знает обо мне, чего не знаю сам? Лицо юной блондинки показалось даже немного знакомым, из-за чего в мыслях стали мелькать образы людей, с которыми когда-то встречался. Но попытки идентифицировать незнакомку быстро провалились даже несмотря на странную татуировку над левой бровью. Прекрасный объект остался неопознанным, и я поспешил согнать с души неведомую печаль и освободить голову от гнета беспокойных мыслей. Сейчас вовсе ни к чему обременять себя лишними надуманными хлопотами, нас ждут великие дела, заветная встреча с Председателем.
Наряду с возвышающимися под самые небеса сверкающими под солнцем стеклянными небоскребами пятиэтажный ДомСоПис отнюдь не выглядел ущербным карликом. Его готическая архитектура и вид древнего храма, некой духовной цитадели, внушали если не трепет, то уважение. Несмотря на кажущуюся архаичность ДомСоПис не отставал от современных веяний науки. Решетки врат раскрылись сами по себе, и мягкий голос компьютера произнес:
– Здравствуйте. Вы находитесь в Доме Союза Писателей. Сообщите ваш личный идентификационный номер и цель прибытия.
Я в некотором замешательстве пробубнил впитанную с молоком матери комбинацию цифр, за которой крылась целая жизнь маленького человека: от даты и места рождения до последнего места работы и всех перенесенных заболеваний.
Без всякой паузы, которая могла бы понадобиться для обработки информации, искусственный интеллект продолжил:
– Ваши данные приняты, верифицированы и найдены в списке посетителей. Вход одобрен! Если прибыли к нам впервые, советуем ознакомиться с картой. Желание изъявите в однозначной форме: да или нет.
– Да, – ответил я, со странным трепетом во всех атомах тела ожидая, что будет дальше.
У левой стены включилось голографическое трехмерное изображение, сразу дав понять, что заблудиться в ДомСоПисе сможет каждый. Кабинет Председателя находился на последнем, пятом, этаже, куда я и попал на лифте через четверть минуты, и только лишь через пятнадцать минут (заблудился, даже изучив карту) стоял у дверей с табличкой «Приемная Председателя СП». За скромным стуком прозвучало приглашение войти.
Прикрыв за собой массивную старомодную дверь, я попал в фойе с современным интерьером. За столом сидела девушка и с некоторым интересом смотрела в мою сторону, даже с оживлением, словно давно не встречала посетителей. На столе, на хрупкой подставке светился голографический лейб с ее именем и должностью: «Анна. Секретарь Председателя СП». Настоящая живая девушка-секретарь. Редкость в нынешнюю цифровую эпоху, даже, я бы сказал, непозволительная роскошь. Многие довольствовались электронными секретарями, наподобие того, что приветствовал меня на первом этаже. Да что там, порой дело обходилось и вовсе без каких-либо помощников – индивидуальные микропроцессоры под кожей на запястье или в браслетах заменяли любых секретарей и советников. А тут целая красивая девушка-секретарь на отдельной ставке. Архаизм ли это? Или следование некоему стилю?
– Доброе утро. Мне бы Самого увидеть, – улыбнулся я, – Вы не против?
– Не против, – рассмеялась Анна, – Секундочку.
– Асгариус Ретович, к вам посетитель, – проворковала девушка в микронную ниточку микрофона, вшитую в воротничок, – Можно? Хорошо… Вот в эту дверь, молодой человек, – указала секретарша, будто в этой комнате были еще какие-то двери.
Сердце забилось быстрее, от волнения стало немного душновато. Глубоко вдохнув, я толкнул массивную дверь с вырезанными на ней Орфеем и Эвридикой и резной же золоченой табличкой с надписью: «Председатель Союза Писателей. Асгариус Ретович Набардер» и вошел в кабинет Председателя, ожидая неизвестно чего, чуть ли не волшебного сияния, ниспадающего с высокого потолка.
– Здравствуйте…
Кабинет оказался просторным и светлым. На меня не надвинулась высокая темная фигура выдуманного мной Мастера Литературы, не схватила длинными костлявыми пальцами за горло. Мягкий матовый свет электропотолка падал на высокие книжные шкафы по всему периметру. Они были набиты древними фолиантами и пухлыми папками из которых то тут, то там торчали углы пласт-бумаги с рукописями удачливых авторов. Почему-то я был уверен, что работы людей, которым Председатель вынес диагноз «графомания 4-й степени» сразу улетали в ненасытный шредер, жужжащий мелкими акульими зубами.