Эпоха харафишей
Шрифт:
— Ты бесплодная дьяволица.
То была их первая семейная ссора, и её агрессивность поразила его. Тем не менее, сплочающее их желание оказалось сильнее всех преходящих бурь.
Шейх переулка, Мухаммад Таваккуль, сидел рядом со своим другом-владельцем бара Ат-Такийей, когда мимо них прошла Дийя со своим кадилом. Хозяин бара засмеялся и прошептал:
— Главенство над кланом вернулась к семейству Ан-Наджи. Так чего же продолжает лить слёзы эта старуха?
В начале весны, когда продавцы зелёного горошка и семечек зазывают криками
— До чего же он похож на тебя!
Зачем ей заверять его в том? У ребёнка пока нет какой-то определённой внешности, хотя говорила она самым невинным образом. Она полностью забыла о прошлом и погрузилась в любовь и наивность. А два его спутника — радость и печаль — вновь соперничали друг с другом. Однако он решил продолжить жить счастливо.
Для сохранения видимости в их флигель заглянули с визитом Руммана и Раифа, которые принесли в дар новорожденному Коран в позолоченной обложке. Руммана сказал ему:
— Пусть он растёт в славе и могуществе.
Раифа долго разглядывала младенца, и наконец сказала:
— Какой хорошенький!
Сердце Азизы сжалось, когда она увидела, каким взглядом смотрела Раифа на личико ребёнка. Курра же вёл себя естественным образом, как и любой восторженный отец, долго молясь богу о том, чтобы тот вдохновил его ребёнка на праведные дела, просветил его истиной, и не преграждал путь его любви обманчивым испытанием, чтобы его миновали соблазны и мрак, и чтобы он возвысился и стал таким же невинным и честным, как его мать Азиза, и чтобы он не бросал себя в ад по собственной воле.
Однажды ночью он укутал ребёнка и взял его с собой на площадь перед обителью дервишей. Вначале он приветствовал поток песнопений и молился, чтобы Аллах привил малютку к большому древу героизма и добра, чтобы в нём воплотились святые мечты вместо необузданных зловещих страстей. Мысли его понеслись по узкому проходу, где когда-то был оставлен Ашур в возрасте его сына. Словно облака, затмевающие свет луны, на него навалились тёмные мысли. Он вспомнил, что говорили его недруги об Ашуре и его происхождении. Его накрыла гнилостное уныние. Он решил прибегнуть к помощи песнопений, дабы омыть себя от разъедающего пота. Он бормотал: «Боже, дай мне сил».
И целиком погрузился в мелодии, что повторяли:
Нагд ха ра бовад айа ке айари гиранд Та хамейе сумеэдаран пэй кари гиранд.Когда он вышел из арки, возвращаясь домой, то услышал уже знакомый грубый голос:
— Кто это идёт?
Он узнал по голосу Вахида, главаря клана, и ответил, улыбаясь:
— Курра Самаха Ан-Наджи.
Главарь клана расхохотался. Обе тени стояли во мраке. Вахид спросил:
— Ты был на площади, как наши добрые предки?
— Нет, я носил ребёнка, вот он, передо мной…
— Поздравляю. Я и сам собирался навестить тебя завтра в твоей конторе.
— Почему бы тебе не прийти к нам домой?
— Ты же знаешь, я избегаю это место!
Курра мягко возразил:
— Это и твой дом тоже, а Аллах ведёт прямым путём кого пожелает.
Меняя тон, Вахид сказал:
— Я собирался с тобой поговорить о другом.
— Надеюсь, о чём-нибудь хорошем?
— О нашем брате Руммане…
Курра лишь вздохнул и замолчал, а Вахид продолжил:
— Он неразумно разбазаривает свои деньги. Я не читаю нотаций, но знаю, что так играть деньгами вправе только главарь клана.
— Знаю, он не прислушивается к наставлениям, это вызывает у него лишь гнев.
Вахид рассердился:
— Он сам себя убивает.
Казалось, Румману и Раифу связывало друг с другом нечто более сильное, чем добро и зло. Ни один из них не пренебрегал другим, какой бы конфликт не разгорелся между ними. Препирательствам не была конца, но и любви тоже. Агрессия перемешивалась с кокетством, крики — с любовными стонами, подозрения — с поцелуями. Она была уверена, что бесплоден он; он же догадывался, что это она не может иметь детей. Он был единственным её мужчиной. Ему и в голову не приходило жениться снова. Будучи пьяным, он говорил:
— Она — моя судьба!
После непродолжительной болезни скончался Ридван Бикр Ан-Наджи. Он настолько изолировал себя от остальных жителей переулка, что его напрочь забыли, а вспомнили только спустя несколько дней после кончины. Его наследство было единодушно поделено между Румманой и Куррой, которым досталась торговля зерном, а остаток разделили между собой его жена Унсийя и сестра Сафийя.
Руммана больше не мог удовлетвориться одной выпивкой и наркотиками, докатившись до азартных игр, чтобы развеять скуку и досаду. Курра всё терпел и терпел, пока наконец чаша его терпения не переполнилась, и сидя вместе с братом в директорском кабинете, он сказал ему:
— Ты играешь своими деньгами без всякого счёта.
Тот сухо ответил:
— Это мои деньги.
— Иногда ты даже вынужден занимать их у меня.
— А разве я не отдаю тебе долги?
— Но это наносит ущерб нашему совместному предприятию, и к тому же ты не прилагаешь никаких усилий ради него, — сказал Курра раздражённо.
Руммана пришёл в негодование от его слов:
— Но ты же не доверяешь мне!
Курра помолчал, а затем сказал:
— Для каждого из нас будет лучше, если мы разойдёмся и будем заниматься делами независимо друг от друга, прежде чем оба пойдём ко дну.
Узнав о ссоре, все члены семьи встревожились. Вахид же посетил Курру и откровенно сказал ему:
— Делай то, что считаешь полезнее.
Он также добавил:
— Твой сын растёт день ото дня.
О Руммане он высказался презрительным тоном:
— Руммана свинья, как и второй муж нашей матери.
Сафийя встретилась с Куррой и Румманой, внеся своё предложение:
— Пусть Курра будет руководить предприятием, а Руммана будет брать из прибыли свою долю, и делать с ней что захочет, он вполне свободен.