Эпоха харафишей
Шрифт:
И вот однажды утром он заговорил с ним:
— Дядя!
Он впервые так назвал его, и Руммана понял, что такое начало не предвещает ничего хорошего.
— Что, племянник?
Он сказал с отвратительным спокойствием, напоминавшим Руммане настроение его брата Курры, которое иногда бывало у того:
— Я считаю, что мне нужно вести свои торговые дела независимо.
И хотя Руммана ждал этого, — и ждал уже давно, — однако сердце его в груди ёкнуло, и он спросил, запинаясь:
— Правда?! Конечно,
— Моя мать хочет стать моим партнёром.
— Это возможно, но при сохранении существующего положения…
— Как вам известно, мой отец хотел того же.
— Он как-то говорил об этом, однако не был настроен, иначе ничто бы не остановило его…
Азиз холодным тоном заявил:
— Его остановило то странное исчезновение.
Сердце Румманы сжалось, однако он не притворился, что не заметил этот удар, и ответил:
— Он мог отложить ту поездку, и делать всё, что захочет.
И добавил с явным раздражением:
— Не верь всему, что говорят…
Но юноша проявил на этот раз большую дерзость, чем раньше:
— Я верю в то, что заслуживает этой веры…
Руммана пришёл в отчаяние:
— Повторяю, — ты свободен. Однако это вредно для нас обоих.
— Лично для меня — нет.
Он встретил и второй удар, но весь горел от скрытой злобы и сказал себе: «Если он и впрямь мой сын, как я мог приучить его к этой язвительной, мучительной роли, которую он играет? Как мне сдержать того дьявола, который гарцует в его чёрном сердце, и жаждет мести?» Вслух он сказал:
— Недостойно тебя так говорить. Не подумаешь ли немного сначала?
Мягко, как только мог, Азиз ответил:
— Это уже решённое дело.
Дядя отчаянно спросил:
— Даже если бы я попросил тебя отказаться от этой затеи?
— Мне очень жаль, но я не могу выполнить вашу просьбу.
— Наверное, это из-за твоей матери?
— Она хочет стать моим партнёром, как я уже говорил…
— Это недопонимание, которое порождает неприязнь, основанную на иллюзиях.
Азиз немного помедлил, и сказал:
— Это не иллюзии. Счета не убедительны, а партнёрство с вами мне не выгодно.
— Начиная с этого момента ты будешь полноправным партнёром…
Азиз с досадой пробормотал:
— Это бесполезно, господин.
В порыве гнева он воскликнул:
— Это всё ненависть, это всё чёрная злоба, это всё проклятие, что преследует род Ан-Наджи…
Руммана вернулся домой к Раифе сломленным и вскоре всё ей рассказал, добавив:
— Семя ненависти принесло наконец свои ядовитые плоды.
С перекошенным от злобы лицом Раифа сказала:
— Вся надежда на Вахида…
— Однако этот маленький хитрец пока не попался в ловушку…
— И не жди, пока попадёт…
— Не всё так просто, как тебе мечтается.
Затем сказал чуть тише:
— Вся надежда на твоё наследство…
— Моё наследство?!
— Азиза передаст его ему.
— Потому что она готовила его для того часа, когда он отомстит.
— С тем, что унаследовала ты, я смогу начать всё заново.
— А как же твой капитал? — спросила она в замешательстве.
Он в отчаянии ответил:
— Его не достаточно для того, чтобы открыть респектабельный магазин.
Она воскликнула:
— Его поглотили азартные игры!
— Что? Разве сейчас время для окриков?
— Я не копила своё наследство, как делала эта гадюка, а ты хочешь, чтобы я разбазарила всё, что от него осталось, и потом ходила с протянутой рукой вместе с тобой?
Он заявил вызывающим тоном:
— Я начну всё по-новому!
Но она лишь презрительно засмеялась, отчего в нём запылал гнев:
— Ну тогда мне останется лишь раскрыть ему, что он — мой сын.
Пламя гнева передалось ей, и она воскликнула:
— Приди в себя! Ты разве ещё не убедился, что бесплоден?!
Он злобно закричал:
— Это ты бесплодна!
— Акушерка не обнаружила у меня каких-либо недостатков.
Он уже хотел ударить её, но она была наготове, чтобы защищаться, подобно рассерженной львице. Не уверенная, что он отступил, она продолжала яростно поносить его:
— Враги злорадствуют над нами. Должно быть, это твоя глупая иллюзия об отцовстве удерживала тебя все эти долгие годы от того, чтобы избавиться от него!
Покачав головой от изумления, он пробормотал:
— Ты считаешь, что убийство — это какой-то каприз?
В этот момент подошла служанка, чтобы попросить соизволения принять шейха переулка Мухаммада Таваккуля, который только что пришёл.
Он принял его в вестибюле на первом этаже. Шейх был в состоянии какой-то тревожной суматохи, от чего сердце Румманы сжалось. Гость сел и спросил без всякого вступления:
— Это ты разозлил своего брата Вахида?
Руммана опешил:
— Между нами всё хорошо.
— Я только час назад из бара — он был взбешён и пьян, сыпал ругательствами и проклятиями, обвиняя тебя в том, что ты настраиваешь Азиза против него.
— Это всё наговоры и ложь! — в приступе паники закричал Руммана.
Мухаммад Таваккуль тут же заявил:
— Тогда нечего тебе сидеть — иди и переубеди его… И поспеши!
— Что вы имеете в виду? — бросил Руммана с вызовом.
— Если ты не поспешишь, то накличешь на себя такую беду, какую даже представить не можешь… В нашем переулке убийство одним братом другого — не такая уж редкость! — заявил шейх Таваккуль, не отдавая себе в отчёт в своих словах.