Эпоха мёртвых. Начало
Шрифт:
– Частная собственность… – поморщился я, хотя соблазн был велик.
– И черт с ней, – отмахнулся Леха. – Мы же не грабить собираемся, а только чердак арендовать на несколько дней.
– А если хозяева приедут?
– Сомнительно, – скептически сказал он. – И если приедут, то убедим их, что это для их же блага. Типа возьмем под защиту и все такое. Стволов у нас много, спорить не станут.
Вообще-то идея правильная, чего говорить. Надо было бы самому догадаться. Без НП никак нельзя, а вдруг друзья Оверчука все же раскопают этот адресок?
– Разумно, – согласился я. – Ты аккуратно замок вскрыть сможешь?
– Посмотреть надо, но думаю, что смогу, – сказал Леха. – Не думаю, что на фанерном доме сейфовая дверь. В крайнем случае, аккуратно стекло высадим.
– Ну и иди посмотри, – распорядился я, раз уж мне тут командирские обязанности все делегировали.
Леха вышел со двора, перепрыгнул через забор участка напротив. Молодец, соображает, что к НП надо ходить кружным путем, чтобы следами не выдать местоположение поста. Сейчас пройдет задами соседских участков, и все будет как надо.
Женщины ушли в баню, но Ксения осталась сидеть на крыльце, задумчиво гладя собаку. Нет, с этим надо что-то делать. Довезу ее до места, и там пусть хоть в петлю лезет, это ее проблемы, но до того момента мне заживо себя похоронивший в группе не нужен. И не из сочувствия, а потому что мешать будет, а может и всех под монастырь подвести. Я подошел к ней, сел рядом.
– Не помешаю?
– Нет, – тихо, почти неслышно, ответила она.
– Ксень, а почему ты в баню не пошла?
– Не хочу.
Она даже не смотрела в мою сторону. Ее карие глаза были направлены в такую даль, откуда ответа ее мыслям ждать точно не стоило.
– У меня здесь отличная баня, – сказал я ей. – И теперь неизвестно, когда ты попадешь в такую. Может быть, и никогда уже.
Своей баней я, кстати, вполне законно гордился. Баня была действительно отличная. Она была лучше самого дома, на мой взгляд. И важнее.
– Пусть, – пожала плечами Ксения.
– Ксень, я все понимаю, но ты должна очнуться, – вздохнул я. – В приказном порядке. Это важно, причем не только для тебя, но и для всех остальных.
– Почему?
– Потому что начинается Катастрофа, и нам надо спасаться. А ты будешь мешать это делать, – взялся я терпеливо объяснять, хотя, если честно, было желание одновременно надрать ей и уши, и задницу, да еще и надавать подзатыльников.
– Почему? – также, не поворачиваясь, спросила она.
– Человек в таком настроении, которому все безразлично, опасен для тех, кто идет с ним. Ты превращаешься в постоянную проблему для всех. Ты неадекватна, а неадекватные не выживают сами и тянут за собой других.
Я знал, в какое место ткнуть, чтобы вызвать реакцию. Так и вышло – на последние слова она явно среагировала, разозлившись.
– А кто начал эту Катастрофу? – Она посмотрела мне в глаза. – Я начала. Я начала нести этот бред про несчастных обезьянок. Думаешь, мне действительно важна их судьба? Мне плевать было на этих обезьян, я хоть и люблю животных, но не настолько. Я вот Мишку люблю. – Она потрепала сидевшего у ее ног пса по загривку. – И своего кота люблю, а на обезьян в лаборатории мне плевать. Но мне обязательно надо было всем показать, какая я передовая, какая умная и какая продвинутая. Общественный деятель, свет в окошке для будущих поколений либералов!
Я пожал плечами. Затем сказал то, что и правда думал:
– Мы все хороши, играли с огнем. Теперь поздно что-то менять. Теперь остается только драться за жизнь.
Она глубоко, судорожно вздохнула.
– Если бы мы не полезли со своими играми, то ничего бы не случилось! Ни-че-то! Вообще! Понимаешь? – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Вы бы перевели работу в другое место, теперь вас охраняли бы не трое, а тридцать или триста охранников, и ничего бы не случилось! Ты знаешь, что у меня вчера начинался грипп? Насморк, температура и все прочее? К вечеру мне стало хуже, ты приехал ночью, а сейчас у меня грипп прошел. Ни насморка, ни жара. Если ты заразил меня этим своим вирусом, то получается, что вы были правы, он лечит людей. А теперь…
Так, это надо прерывать. Пускай в другом месте кается и исповедуется, это не моя обязанность ее утешать.
– Ксень, доля вины есть на каждом. – Я даже доверительно взял ее за предплечье. – На мне – не меньше. Мы узнали, что делает этот вирус, уже несколько дней назад, но продолжали возиться с ним в своем институте, хотя это не место для такой работы, и надо было немедленно остановиться. Не случилась бы ваша бомба – случилась бы другая авария. Не сейчас, так позже, не у нас, так в другом месте. Но изменить что-либо я уже не в силах и поэтому, вместо того чтобы казнить себя, намерен выполнить обещание, которое дал вашему отцу. Я обещал доставить вас в Горький-16 в целости и сохранности, и я это сделаю. И я отвечаю за своих друзей.
– А почему ты отвечаешь за них? Они, в отличие от нас, явно сами способны о себе позаботиться.
По крайней мере, проявился интерес к разговору. Не все потеряно. Надо и дальше давить.
– Потому что никто не знает об этой заразе больше, чем я, – таким же спокойным, размеренным голосом продолжил вещать я. – Это поможет им. И я должен привезти вас в «Шешнашку», я должен доставить туда все материалы по этой работе. Тогда они смогут создать вакцину. Никто не снимает с меня обязанность спасти то, что останется от этого мира, никто. Понимаешь? И чем больше мы виноваты в происшедшем, тем больше мы должны сделать хорошего. Мы не хотели зла, и наш главный грех – беспечность и любопытство. Надо спасать то, что еще можно спасти. А просто сидеть здесь и ждать кары небесной – подло. Это бегство. Я такой виноватый, пущай меня за это разорвет на хрен. Ну и вы подыхайте.
Она понемногу втягивалась в разговор.
– Сереж… ты можешь спасать мир, потому что ты ученый, ты знаешь, что делать, ты еще и боец. А от меня пользы нет, я всего лишь со второго курса журфака, меня ничему не учили, кроме как молоть языком. Я уточню: гладко и складно говорить о том, в чем ни черта не соображаешь, – это смысл журналистики.
В чем-то она права, но это не ее вина. А уж научить здесь каждого быть «полезным членом экспедиции» я точно смогу, в этом не сомневайтесь. Причем трудотерапия – лучшее средство от душевной тоски, это я еще с армии знаю.