Эпоха нервозности. Германия от Бисмарка до Гитлера

Радкау Йоахим

Изучая истории неврастеников, легко понять Фрейда, который в кругу таких пациентов пришел к убеждению, что исток всех нервных расстройств кроется в сексе, а все остальное лишь побочные явления. Если верить в то, что неврастения вызывается каким-то одним, но чрезвычайно сильным фактором – а большинство специалистов придерживалось иного мнения, – то подозрение почти неизбежно падало на сексуальность. Сложнее понять, почему Фрейд считал необходимым извлекать подлинные сексуальные мотивы из глубин подсознания и предполагать внутреннего цензора – даже в сновидениях.

Как замечает в своем справочнике Хёслин, сны неврастеников кишели сексуальными фантазиями (см. примеч. 115). Пациенты начинали свои рассказы с сексуальных тем, не дожидаясь наводящих вопросов от врача. Чтобы попасть в империю секса, Фрейду достаточно было подчиниться желанию пациентов выслушать их сознательные и выразительные описания. Однако сконцентрировавшись на обосновании подсознательных сексуальных мотивов, он оставил в стороне столь частые в историях болезней банальные мотивы, не требовавшие анализа: неосуществленные сексуальные желания, досаду из-за проблем с потенцией, страх перед сифилисом и мнимыми ужасами онанизма.

Немало фактов из этого исследования отвечает антифрейдовскому предположению Мишеля Фуко, что эпоха модерна характеризовалась не замалчиванием сексуальности, но разговорами о ней, и что именно эти обильные речи оказались фактором давления. Во многих случаях в историях неврастеников бросается в глаза вовсе не вытеснение темы секса, а невольный и многословный поток слов и размышлений.

Поэтому в позиции врачей-невропатологов, склонных отвлекать внимание пациента от его сексуальности, стоило бы видеть не столько ханжество, сколько жизненную мудрость. Герман Оппенгейм, рассуждая об импотенции неврастеников, подчеркивал: «Половой акт не терпит рефлексии, отстраненного созерцания собственного Я, тревожных раздумий и опасений». Пожалуй, и столь категоричный отказ от любых рефлексий несет в себе некий страх и стеснение – будто одни мысли об этом способны извратить либидо. Его максима в отношении секса выдает судорожную установку «закрыть-глаза-и-вперед» (см. примеч. 116).

Существенный недостаток всей специальной литературы о нервах – отсутствие мысли о том, что невротик может наслаждаться своей сексуальностью так, как получается, как позволяет ему его нервозность. Искать в учениях о нервах отголоски юмора и легкости по отношению к теме секса – затея почти безнадежная, большинство авторов были явно не способны воспринимать ее без звериной серьезности. Неважно – здоровым или нездоровым явлением считать частое половое сношение, но с тем, что половое поведение тесно связано с общим здоровьем, были согласны почти все. И напротив, к мысли, что для здоровья не так уж важно, ведет ли человек половую жизнь и как именно он это делает, приходили лишь очень немногие авторы.

«Он думает, что над всей его жизнью тяготеет проклятие, потому что он с ранней юности онанировал», – значится в документах Арвайлера об одном 40-летнем учителе старших классов, который с 22 лет тревожился по поводу своей neurasthenia dyspeptica [132] ,

в то время как врач «над этим смеялся». Типичное признание неврастеника. Онанизм совершенно однозначно находился в центре неврастенических тревог. Когда Фрейд в 1893 году, размышляя о неврастении, пришел к выводу, что «источник» мужской неврастении – это мастурбация, и не одна из причин, а единственно подлинная причина, он тем самым озвучил и официально признал точку зрения, широко распространенную именно среди пациентов. Действительно, из самих историй болезни видно, что если кто-то сочтет необходимым объяснять неврастению конкретной сексуальной причиной, он неизбежно выберет онанизм. Список историй, где встречается эта тема, не имел бы конца. «Мы все едины во мнении, что тема онанизма абсолютно неисчерпаема»: такой фразой Фрейд завершил соответствующую дискуссию на заседании Психоаналитической ассоциации (см. примеч. 117). В то время это было именно так. Онанизм нередко кажется своеобразным наркотиком – чем-то желанным и в то же время пугающим, он переживался как нечто, обладающее значением и потенциалом. Популярный автор Вильгельм Бёлыне [133] полагал, что онанизм есть праопыт бессмыслицы, и что лишь знакомство с таким опытом порождает насущную потребность в смысле (см. примеч. 118).

132

Диспептическая неврастения (лат.). Диспепсия – нарушения нормальной деятельности желудка и пищеварительной системы.

133

Бёлыне Вильгельм (1861–1939) – немецкий писатель и издатель. С помощью художественных произведений популяризировал актуальные знания естественных наук, прежде всего теорий Дарвина и Геккеля. Был одним из инициаторов первой Народной школы в Германии.

Страх перед последствиями онанизма для 1880-х годов не был новостью. Но чтобы понять, насколько неврастения была все же болезнью своего времени, приведем выдержки из историй болезни пациентов, наглядно отражающих связи между ней и эпохой.

В первом случае речь идет о 20-летнем сыне пастора из окрестностей Ольденбурга, в 1902 году проведшем семь месяцев в Арвайлере. Там он, подбодренный доктором, составил подробный отчет об истории своего онанизма, врач и пациент явно сходно воспринимали патологический потенциал этой темы. Впрочем, по всей биографии пациента видно, как постепенно между переживаниями пациента и советами врача формируется своего рода спираль. Очевидно, врачи внушали молодому человеку страх, а он, со своей стороны, оказался чрезвычайно подвержен их воздействию и без участия родителей постоянно выискивал все новых консультантов, волновавших и тревоживших его. В итоге в нем бурлила фатальная смесь из недетской мудрости и жалости к себе:

Конец ознакомительного фрагмента.