Эпоха Рамсесов. Быт, религия, культура

Монте Пьер

Работники некрополя, избравшие своей покровительницей Любящую Молчание, имели еще одного покровителя, который первым из фараонов Нового царства повелел вырыть себе усыпальницу в Долине царей, – Аменхотепа I, первого работодателя и первого благодетеля всех жителей района Дейр-эль-Медина. Его культ вскоре стал настолько популярен, что в Фивах на левом берегу ему воздвигли много святилищ. Были найдены остатки храма «Аменхотепа садов» (да будет он Жив, Здоров и Силен!). Известны названия трех других храмов: «Аменхотеп – преддверие храма», «Аменхотеп, плывущий по водам» и «Аменхотеп – любимец Хатхор». Праздник в честь этого доброго покровителя длился четыре дня, и все эти дни работники некрополя со своими женами и детьми пили и пели не переставая. Все жрецы, несшие статую фараона, зонты и опахала, обрызгивавшие ее благовониями, служили в некрополе.

Они настолько верили в Аменхотепа, что обращались к нему за разрешением споров. Это

мирное правосудие было куда более быстрое и несравненно менее накладное, чем правосудие визиря и его писцов. Одна истица обращается к Аменхотепу с такими словами: «Приди ко мне, мой господин! Моя мать с моими братьями затеяли тяжбу со мной». А дело заключалось в следующем: покойный отец истицы завещал ей две доли меди и назначил содержание в семь мер зерна. Мать же забрала всю медь и выдавала ей только по четыре меры зерна. В другом случае столяр сделал гроб из своего дерева. Работу и материал оценили в тридцать один дебен. Однако хозяин соглашался уплатить только двадцать четыре дебена. Или еще. У резчика украли одежду. Он излагает свою жалобу статуе фараона: «Господин мой, приди сегодня! У меня украли одежду». Писец читает список домов, видимо домов неплательщиков, и в том числе называет дом Амоннахта. Ответчик заявляет, что ни в чем не виноват, в то время он находился у дочери. Все обращаются к богу, и он подтверждает его слова. У другого работника некрополя, по имени Хаэмуас, несправедливо оспаривали право на дом. Снова обратились к статуе фараона, и она подтвердила права Хаэмуаса резким кивком головы.

Возможно, подражая обожествленному фараону, другие божества и даже великие боги тоже снисходили до простых смертных, давали им полезные советы или разрешали сложные споры. Один начальник стражников присутствовал на процсесии в честь Исиды. Божественный лик вдруг склонился к нему с борта священной ладьи. Вскоре этот человек получил повышение. В столице чаще всего обращались за советом к великому фиванскому богу. Одного из управляющих хозяйством Амона обвинили в хищениях. Статую бога поставили на священную ладью и перенесли в специальное помещение храма. Составили две противоречивые записки: «О Амон-Ра, царь богов, говорят, что этот Тутмос спрятал вещи, которые исчезли», – гласила первая. Во второй было написано: «О Амон-Ра, царь богов, говорят, что у этого Тутмоса нет ни одной вещи из тех, что исчезли». Бога спросили, изволит ли он рассудить это дело. Бог ответил: «Да». Обе записки положили перед ним, и Амон дважды указал на вторую, которая оправдывала обвиняемого. Тутмосу сразу вернули его должность и дали новые поручения. Во время процсесии верховный жрец спросил Амона, можно ли сократить срок изгнания нескольких человек, высланных в Большой оазис. Бог в знак согласия кивнул головой.

Царь богов не всегда отвечал простым смертным, зато с большой охотой разрешал важные государственные вопросы. Когда Рамсесу II в начале его царствования пришлось назначать верховного жреца Амона, он созвал совет, на котором в присутствии бога были названы один за другим все кандидаты, все, кто мог бы занять эту должность. Бог выразил свое удовлетворение, только услышав имя Небунефа. Верховный жрец Херихор советовался в Хонсу по многим вопросам. Когда в Эфиопии трон остался без царя, многие вожди прошли перед Амоном, прежде чем он избрал одного из них правителем страны.

К сожалению, по имеющимся у нас документам сложно определить, каким образом бог дал знать о своем выборе. Некоторые ученые, по-видимому большие поклонники «Дон Кихота» Сервантеса, полагают, что статуи состояли из нескольких частей и управлялись с помощью хитроумного механизма, – они не могли говорить, но могли поднять или опустить руку, кивнуть головой, открыть или закрыть рот. В Лувре хранится единственный известный нам экземпляр такой статуи. Это голова шакала с нижней подвижной челюстью. Анубис всегда стоял с открытой пастью; если потянуть за веревочку, пасть закрывалась. В других случаях жрецы вносили вопрошаемого бога на носилках. Наклон вперед означал положительный ответ, наклон назад – отрицательный. Мы не знаем, какое значение имели подобные консультации с богами. Когда бог выбирал кандидата на престол, можно с уверенностью сказать, что выбор был сделан заранее. Когда он оправдывал обвиняемого, дело прекращали и продолжали искать вора. А если бог указывал на виновного? Тогда ему, вероятно, советовали вернуть украденное или уплатить, сколько от него требовали. Если он продолжал упорствовать, то рисковал получить двойное наказание за воровство и за ложь. Когда речь шла о разрешении спора, обе стороны, вероятно, заранее соглашались, что сделают так, как решит бог. При храме Амона была как своя тюрьма, так и своя стража, готовая в любой момент схватить преступника, чья вина доказана богом.

4. Торжественные выходы богов

Верующие

в любой момент могли прийти к богу в его храм, чтобы испросить совета, пожаловаться или поблагодарить. Но раз в году хозяин святилища торжественно выходил из своего обиталища и посещал город и его окрестности. Выхода бога ожидал с нетерпением и волнением весь город. Такие процсесии некоторых богов привлекали жителей всего нома. Геродот видел ладьи, полные мужчин и женщин, которые плыли в Бубаст на празднества Бает. Женщины потрясали трещотками, мужчины играли на флейтах, пели и хлопали в ладоши. Когда они проплывали мимо города, веселье становилось еще более бурным. Паломники приветствовали горожан солеными шуточками. Те отвечали в таком же тоне. Многие, увлеченные общим порывом, бросали свои дела, покидали город и отправлялись на праздник. И он этого стоил: когда оканчивались обряды и жертвоприношения, семьсот тысяч паломников предавались безудержным наслаждениям. Веселье их было шумным и порой грубоватым, потому что, по словам Геродота, в эти дни в Бубасте выпивали больше вина, чем во всем Египте за целый год. Впрочем, он, наверное, как всегда, немного преувеличивал.

5. Выход Мина

Присутствие царя и его двора в столице придавало публичным выходам некоторых богов размах всенародного торжества. Годовщина восшествия на престол Рамсеса III совпадала с празднеством Мина, владыки Копта и пустыни, а также бога плодородия, которое отмечалось в первый месяц шему непосредственно перед сбором урожая. Главными участниками торжества были, разумеется, царь и бог. И вот великолепный, сверкающий, как восходящее солнце, Рамсес III (да будет он Жив, Здоров и Силен!), выходит из своего дворца. На парадных носилках он следует от дворца до жилища своего отца Мина, чтобы узреть его совершенство. Эти носилки представляли собой широкое кресло под балдахином с карнизом и четырьмя длинными ручками. Чтобы нести их, нужно было по меньшей мере двенадцать человек. Боковины кресла украшают лев и сфинкс, на спинке изображены две крылатые богини. Внизу была укреплена скамеечка для ног с подушкой. Царские сыновья и высшие сановники государства оспаривают друг у друга честь нести парадные носилки фараона. Они закрывают его от солнца зонтами из страусовых перьев и обмахивают его опахалами на длинных рукоятках. Впереди шествует внушительная группа царских сыновей и сановников, которые несли символы царской власти: скипетр, цеп, посох и топор. Среди жрецов мы видим человека со свитком в руке, он, скорее всего, отвечает за точное соблюдение распорядка церемоний.

Другой жрец протягивает фараону курильницу с благовониями в знак того, что тому предстоит отпраздновать миллионы годовщин и сотни тысяч лет вечности на своем троне. Перед самими носилками идет старший сын фараона, предполагаемый наследник. За носилками следуют слуги и воины. Мы видим среди них тех, кто становился рядом с фараоном во главе войска, когда он бросался в бой или преследовал диких буйволов. Один из них несет скамеечку, на которую его величество поставит ногу, когда будет спускаться на землю. Воины вооружены булавами, щитами и копьями.

Когда процсесия доходит до жилища Мина, царь сходит с носилок, становится лицом к святилищу и совершает обряд воскурения и возлияния. Затем он приносит жертвы своему отцу и получает от него дар жизни. Двери святилища открываются, и теперь все могут лицезреть красоту статуи бога. Строгое одеяние скрывает его тело и ноги, которые Исида еще не отделила друг от друга, на голове у него шлем с двумя прямыми перьями и свисающей от них до земли длинной лентой. К подбородку прикреплена накладная борода, на груди – ожерелье. В святилище Мина много различных элементов: коническая хижина в форме улья, похожая на хижины жителей Пунта, к ней примыкает тонкая колонка, увенчанная парой рогов, далее мачта с восемью растяжками, по которым карабкаются фигурки негров, и, наконец, грядка латука. Мин – очень древний бог, он долго странствовал, прежде чем пришел в Коптос и принес с собой довольно пестрый набор атрибутов.

Но вот прозвучал гимн, сопровождаемый танцами, статую бога выносят из святилища и ставят на носилки, которые поддерживают двадцать два жреца. Видны только их головы и ноги, остальное закрывает вышитая розетками накидка, свисающая с носилок. Другие жрецы идут спереди, сзади и по бокам, размахивая букетами цветов, опахалами и потрясая зонтами. Остальные несут ларцы с каноническими атрибутами божества. Небольшая группа жрецов поднимает на носилках ящик с латуком.

Теперь во главе процсесии становится сам царь. Он сменил синий шлем, в котором вышел из дворца, на корону Нижнего Египта, в руках у него посох и булава. Мы видим теперь и царицу, и еще одного участника процсесии – белого быка; между рогами у него солнечный диск, украшенный двумя высокими перьями. Этот бык – воплощение бога; его называют «тельцом матери». Жрец с обритой головой и обнаженным торсом окуривает благовониями фараона, быка и статую бога.