Эпоха Рамсесов. Быт, религия, культура
Шрифт:
Перечислив таким образом тридцать шесть грехов, которых он не совершал, умерший мог считать себя очищенным, ибо теперь он являлся «носом Владыки Дыхания», который дает жизнь всему сущему в Египте. После этого, как бы опасаясь, что слова его прозвучали недостаточно убедительно, он начинал по очереди уверять в своей невинности каждого из сорока двух богов, которых он приветствовал при входе в зал Двух Истин. Боги эти носили имена, способные внушить ужас любому грешнику: Широко Шагающий, Глотатель Теней, Разбивающий Кости, Лакающий Кровь, Громогласный, Предвещающий Битву. В конце он добавлял, что не боится кары, поскольку никогда не поносил бога, не совершал проступков против царя, соблюдал законы человеческие и всегда поступал так, как было угодно богам. «Он отдал богу то, что любил, тем обратив его на свою сторону. Он отдал хлеб голодному, воду – жаждущему, одежду – нагому; он дал лодку тому, кто хотел переплыть на другой берег». Он совершил и множество других благочестивых и достойных деяний, например, выслушал спор между ослом и кошкой (к великому сожалению, до нас этот спор не дошел).
Осталось лишь завершить суд. На одну чашу весов клали сердце умершего, а на другую – маленькую статую Тота. Но что, если сердце станет говорить и очернит своего владельца? Чтобы оградить себя от этого, необходимо было прочитать специальное заклинание, приведенное в тридцатой главе Книги Мертвых. «О сердце мое, сердце моей матери, сердце тела моего! Не свидетельствуй против меня, не говори против меня перед судьями, не клади вес свой против меня перед владыкой весов. Ты есть мое ка в груди моей, Хнум (бог-творец), соединяющий члены мои. Да не будет имя мое вызывать отвращение, не возводи на меня напраслину перед богами!» Сердце, к которому было обращено это заклинание, молча выслушивало две исповеди. Результат был неизменно успешный: Анубис останавливал весы и объявлял, что чаши находятся в равновесии. Теперь Тоту оставалось лишь записать это на папирусе и провозгласить умершего невинным (маа херу – «правдивый голос»). Умерший вступал в царство Осириса, а чудовище, надеявшееся сожрать его за грехи, оставалось ни с чем.
Неужели египтяне на самом деле считали, что, дабы изгнать свои грехи из памяти богов и людей, достаточно просто отречься от них? В ряде последних работ по египетской религии сто двадцать пятая глава Книги Мертвых рассматривается как магический текст. Слово «магический», однако, имеет много значений; египтологи не должны забывать, что долгое время трактат о том, как вернуть старику молодость, также считался магическим текстом, но более тщательное изучение показало, что это всего лишь сборник советов, как избавиться от морщин, бородавок, пятен на коже и других малопривлекательных признаков старения. Я полагаю, что, давая свои наставления и утверждая, что никто не может ввести высшего судью в заблуждение, старый царь Мерикара повторял всеобщее убеждение. Вероятно, египтянин так настаивал на своей чистоте и невиновности потому, что ему каким-то образом удалось избавиться от тяжести грехов еще при жизни. Именно это освобождало его от страха перед судьями мира иного.
Итак, главной целью для египтянина было заслужить звание маа херу – правдивого голоса, – а чтобы его добиться, необходимо было предстать перед высшими судьями. Однако на стелах и саркофагах, в надписях на стенах гробниц мы постоянно встречаем имена египтян, перед которыми написано: маа херу; считается, что таким образом они выражали благочестивую надежду, что их голоса (или же голоса их родственников и друзей) будут сочтены праведными на загробном суде. Эта надежда была настолько распространена, что в какой-то момент маа херу стало практически синонимом слова «мертвый». Тем не менее, нам известно, что были и египтяне, которым удалось получить это звание при жизни. Так, в истории о том, как сыновья Хеопса по очереди рассказывали отцу истории о магах, говорится, что к этому времени великий царь, которого греки обвиняли в нечестивости) уже был маа херу. Был им и Парамсес, когда Хоремхеб повелел ему проследить за работами в храме Опета, еще до того как он стал царем Рамсесом I; и великий вождь народа Ma, прежде чем взошел на трон под именем Шешонк I. Бакенхонсу, верховный жрец Амона, получил звание «правдивого голосом» за то, что пообещал Рамсесу II поставить царские статуи прямо в храме, «в окружении Достославных». Ему тогда уже стукнул девяносто первый год, однако впереди у него было еще несколько лет жизни. Точно так же и один из его преемников, Рамсеснахт, назван маа херу в надписи, найденной в Вади-Хаммамат: в этой надписи рассказывается о великом путешествии к горе камня бехена, снаряженной по приказу Рамсеса IV в третий год его царствования. Нам известно, что Рамсеснахт все еще был жив в правление некоего царя, предположительно Рамсеса IV или V.
Я полагаю, эти примеры достаточно убедительно показывают, что египтянин мог стать маа херу при жизни; остается только выяснить, как можно было этого достичь. Первым маа херу был Осирис, который, вернувшись к жизни, преследовал своего убийцу Сета, пока не заставил его предстать перед судом богов, возглавляемым богом Ра, и не добился его осуждения. Исида не желала, чтобы ее труд и доказательство ее преданности мужу были преданы забвению, и потому учредила священные таинства, которые должны были одновременно напоминать людям о ее подвиге и утешать в несчастьях. В дни Геродота эти мистерии символизировали страсти Осириса, однако несколько раньше египтяне организовывали представления на другой сюжет. Они рассказывали о борьбе сторонников Осириса за тело своего господина и о его триумфальном возвращении в храм Абидоса. После этого следовала мистерия, символизирующая суд богов, – в главе восемнадцатой Книги Мертвых перечисляются города, в которых осуществлялась «церемония суда»: Он, Диду, Имит, Хем, Пе и Деп, Рехти в Дельте, Расетау (район Мемфиса), Нареф близ Фаюма и Абидос в Верхнем Египте. Все указывает на то, что набожный египтянин мог обеспечить себе вечное блаженство, подражая Осирису. В конце сто двадцать пятой главы помещен абзац, по-видимому, написанный в качестве инструкции живым. «Прочитать эту главу внятно и без ошибок, облачившись в лучшие одежды, обсыпав глаза свои черной пудрой и умастившись прекраснейшим фимиамом, прежде же принести в жертву, как подобает, быков и птиц, живицу, хлеба, пиво и овощи». Далее священный текст гласит: «Кто сделал все это для себя, будет зелен (то есть будет процветать), и дети его будут зелены. Цари и Великие будут взирать на него благосклонно. Ни в чем не будет он знать недостатка и в конце вступит в царство Осириса».
Таким образом, мы можем получить некоторое представление о том, в чем же заключалось это самое таинство, благодаря которому египтянин мог избавиться от бремени грехов. Тот, кто чувствовал, что дни его на земле сочтены, – предчувствуя скорую смерть от старости или тяжелой болезни или же получив тайное послание от Осириса, иногда предупреждавшего людей, что вскоре они предстанут перед судом богов, – должен был торопиться в один из перечисленных выше городов и выполнить все эти рекомендации, не забыв, разумеется, и о подобающих жертвоприношениях.
Судя по содержанию сто двадцать пятой главы, «таинство суда» состояло из двух стадий. Во время первой Осирис доказывал свою невиновность, обращаясь к богу Ра и с помощью тридцати шести отрицаний убеждая его, что в течение года он не совершил ничего дурного. Египтянин повторял слова Осириса, поддерживая себя надеждой, что решение суда, как и в случае с богом, будет в его пользу.
Однако на этом церемония суда не заканчивалась; Осирис покидал «скамью подсудимых» и всходил на помост. Египтянин вслед за богом произносил вторую «отрицательную исповедь» и приближался к весам. На одну чашу клали сердце из лазурита, на котором было вырезано его имя, на другую статуэтку, символизирующую истину. Затем он с удовлетворением видел, что чаши пришли в равновесие, писец записывал его имя и добавлял к нему звание «правдивого голосом». После этого успокоенный египтянин возвращался домой, уверенный, что теперь врата в иной мир будут перед ним открыты.
3. Подготовка гробницы
Обретя таким образом душевный покой, египтянин начинал заниматься подготовкой своего «последнего пристанища».
Фараоны никогда не забывали вовремя позаботиться об этом. Строительство пирамиды, пусть даже весьма скромной, было предприятием очень серьезным. Во-первых, следовало снарядить и отправить «экспедиционные войска» в долины Гизы или Саккары добыть гранитные или алебастровые блоки. В начале Нового царства царский некрополь был перенесен в Долину царей, занимавшую большую область западнее Фив. Потомки Рамсеса I, хотя и были выходцами из Дельты, переняли некоторые традиции смещенной ими династии – в частности, они тоже стали высекать свои гробницы в фиванской горе. Эти подземные своды, или «гипогеи», могли простираться на сотни ярдов в длину. Стены их проходов и зал были испещрены странными рисунками, изображавшими Ра во время его достославного путешествия по двенадцати землям подземного мира или борьбу верховного бога с врагами света, однако ничто здесь не напоминало о подвигах, совершенных царем, которому, собственно, и принадлежала гробница. Здесь не было ничего, что было бы предназначено для глаз любопытного посетителя. Царские гробницы являлись своего рода частным владением, вход в которые держался в строжайшем секрете.
Этим они резко отличались от гробниц обычных египтян, как правило, состоявших из двух отдельных частей. Внизу был расположен зал, выдолбленный из камня, к нему вела длинная шахта. Именно здесь предстояло покоиться умершему. Когда все необходимые ритуалы над его мумией, лежащей здесь в саркофаге, были совершены, вход в этот зал замуровывали, а саму шахту закладывали камнями. Теперь (теоретически) никто уже не мог нарушить покой умершего. Наверху, над залой, возвышалось довольно значительное здание, открытое для тех, кому посчастливилось пережить владельца гробницы. Фасад здания выходил во внутренний двор, там стояли стелы с надписями, рассказывавшими грядущим поколениям о добродетелях и заслугах покойного. Иногда во дворе был вырыт пруд, его окружали сикоморы и пальмы. Через двор посетитель мог попасть в изысканно украшенное прямоугольное помещение. Даже на потолке его вился изящный цветочный или геометрический узор, стены и колонны были покрыты рисунками, изображавшими владельца гробницы в наиболее характерной для него ситуации. Так, крупный землевладелец представал перед посетителями в поле, наблюдающим за работой своих людей; на охоте, гоняющим антилоп в пустыне, целящимся дротиком в птиц на болоте, или занесшим гарпун на гиппопотама, или, наконец, отдыхающим на рыбной ловле. Мы видим, как следит за работой скульпторов, ювелиров и краснодеревщиков в мастерских Амона; как он собирает царские подати; как обучает новичков военному делу. Он мог быть изображен на царском приеме или же провожающим во дворец вереницы послов из какой-либо дальней страны, впервые прибывших в Египет, – они шли за ним, согнувшись под тяжестью даров, с их помощью надеясь уговорить царя даровать им «дыхание жизни». Это помещение служило своего рода прихожей; выйдя из нее через широкий коридор (на одной стене – путешествие лодки умершего в Абидос, на другой – сцены из погребального обряда), посетитель оказывался во внутренней палате. Здесь все должно было подчеркивать благочестие умершего: он был изображен совершающим возлияния в честь богов, подносящим им зажженную жаровню, распевающим хвалебные песни. В награду за набожность и предусмотрительность боги обеспечивали ему никогда не оскудевающий запас пищи после смерти.
Разумеется, одно из почетнейших мест среди предметов обстановки гробницы занимал саркофаг. Неферхотеп не единожды посещал мастерские, в которых шли работы над его «последним ложем»; он видел свой саркофаг, водруженный на два табурета, и работников, стоящих или сидящих над ним; они украшали его резьбой, полировали или наносили на него рисунок. Он видел также жрецов, которые окропляли его святой водой. Царь и богачи не могли удовольствоваться только одним гробом. Так, мумия царя Псусеннеса с маской из чистого золота на лице была положена в серебряный саркофаг, повторяющий ее форму, который, в свою очередь, с трудом влезал в другой саркофаг из черного гранита. Второй саркофаг помещали в большой прямоугольный сундук, украшенный внутри и снаружи фигурами божеств, стерегущих покой мумии. Во всю длину внешней поверхности его резной крышки вытянулась фигура бога с атрибутами Осириса, на внутренней же – богини Нут, владычицы неба, окруженной барками с обозначениями созвездий. Несколько футов отделяют ее стройное, изящное тело от саркофага из черного гранита. Своими глазами из камня царь мог с беспредельным восхищением взирать на прекрасную богиню, дарующую ему поцелуй вечности. Это ли не сбывшаяся мечта любого египтянина – жить на небесах, бродить среди звезд, не знающих отдыха, и среди планет, не знающих устали. По бокам саркофага были вырезаны глаза, через которые умерший мог взирать на окружающий мир. Кроме того, саркофаг был снабжен специальной дверью, через которую мумия могла покидать свое последнее пристанище и возвращаться в него, если у нее вдруг возникнет желание пройтись.