Эпохи Айры. Книга первая
Шрифт:
Цефея – только получившая имя, а вместе с ним и новую жизнь в незнакомом мире – удивленно разглядывала лица едва знакомых мужчин. Утро первого дня весны принесло ей неожиданно много даров: имя, новую жизнь и, а главное – верных друзей, в руки которых она безропотно вверила свою судьбу.
Эниф покинул покои поздним вечером. Коротко простившись с Цефеей, он обещал вернуться днем, посвятив утро встрече с советниками, которые вновь соберутся в Ратуше. Девушка видела, что Рубин, после разговора с Энифом, стал мрачен и неразговорчив.
– Я не хотел, чтобы ты была Хранящей. – Нехотя признался он. – Быть Хранящим – это проклятие. Наша жизнь полна одиночества. Мы не создаем семей, мы не любим, а если и любим – оставляем чувства
– Однако, ты, как и Эниф, согласился помогать мне. – Заметила Цефея.
– Как я могу оставить тебя? – удивился Рубин и тут же затих.
Она не хотела заставлять его отвечать и потому промолчала. Рубин, борясь со своим желанием продолжить беседу, занял место в кресле у камина, тем самым поставив точку в разговоре. Должно быть, позже он вернулся бы к разговору об опасностях, что подстерегают Хранящих на их пути, но ночью Цефея серьезно заболела. Жар был столь силен, что сбил ее с ног у раковины, когда она умывала лицо. Ослепнув от боли, девушка вскрикнула, повалившись на пол. Вовремя подбежавший Рубин подхватил Цефею на руки и уложил ее на кровать. Болезнь развивалась столь стремительно, что Хранящий не успел даже сообщить о недуге Энифу.
Последующие дни слились в один комок. Цефея не обладала собственными воспоминаниями и Айра использовала миг, наполнив память девушки воспоминаниями минувших эпох. Жар терзал тело Цефеи, выкручивал из суставов кости, тянул жилы. Все эти страдания были лишь жалкой крупицей той боли, которую испытывала Айра во времена смуты. Сознание вырисовывало из бреда боли и снов видения о войнах. Невыносимые муки преследовали Цефею, разделявшую предсмертную агонию с каждым когда-либо павшим солдатом Айры. Цефея видела и ощущала гибель мирных людей, размеренно ведущих жизнь крестьян и торговцев. Бесчисленное количество эпох тянулись долгими часами кошмаров и один сон сменялся другим, приступая к повести следующей сотни лет. Однако, среди раскаленных болью воспоминаний, появлялись согревающие дни спокойствия и безмятежности. Со всех уголков мира – с самых дальних земель Архарии или чащ лесов Мералидиуса – эти воспоминания бережно сохраняла Айра и лелеяла их как мать лелеет воспоминания о сокровенной нежности собственного ребенка. Это были мгновения любви, нежности, дружбы. Эти воспоминания разжигали в сердце желание жить и сильнее него могло быть только единственное чудо. Восхищение чарующей красотой Айры: редкие, блаженные минуты сна, когда над миром расстилался атлас звездного неба. Эти мгновения сознание Айры показывало Цефее с особой яркостью, будто красуясь перед одиноким зрителем итогом таланта Создателя, искусно творившего мир в начале времен. В минуты безмятежности мир дышал прохладой вечерней росы и свежестью утренних ветров Запада. Над миром нависало пять величественных и молчаливых лун, выбеленных вековым путешествием по ледяному небосклону среди блистательной россыпи звезд.
Разумеется, появление Цефеи в Айре держалось под строжайшей тайной, в которую были посвящены только Рубин и Эниф. Поэтому привлечение целителей к лечению Цефеи исключалось. Путь к выздоровлению пролегал через самостоятельную борьбу с лихорадкой. Рубин делал все, что мог: обращаясь к семейным рецептам, отпаивал ее настоями и отварами, ночами дежурил у ее постели, накрывая простынями, смоченными в ледяной воде. В особо тяжелые минуты Эниф прибегал к кровопусканию, в силу которого сам Рубин верил не до конца. Во время этих процедур красноволосый избранник Файро держал тонкие запястья и проклинал слабость человеческого тела. Ни один из добытых эльфом порошков или снадобий не облегчал страданий девушки. Но помимо лекарств Эниф приносил свежие новости из совета. Благодаря этому друзьям было известно, что Цефея находится вне досягаемости для советников, а значит – в относительной безопасности.
Спальня Рубина превратилась в темницу. Душный, затхлый воздух, пропитанный горьким ароматом полынных настоек и едким запахом микстур, доводил до тошноты. Дурман сожженных трав, призванных успокоить больную и подарить ей долгожданный сон, доводил Энифа и Рубина до опьянения.
Цефея не сдавалась и яростно боролась за жизнь. День за днём, ночь за ночью, наблюдая за девушкой, Рубин начал сомневаться в том, что ее рассудок все еще остается ясным: во время лихорадки она или звала кого-то, или едва слышно разговаривала с кем-то. Однако, несмотря на все сомнения, Рубин почему-то не мог оставить ее. В редкие дни случались незначительные облегчения страданий. Когда же Цефея открывала глаза, то безмолвно глядела через распахнутое окно на одну из пяти лун, неспешно перекатывавшихся по небосклону. В этот миг по ее щекам катились слезы. Что тронуло ее душу – так и осталось тайной для Рубина, но он заставил себя верить, что она видит нечто прекрасное и в эти короткие мгновения боль не тревожит ее.
В один из дней состояние девушки резко ухудшилось. Рубин послал Энифу сообщение и друг срочно прибыл к больной. Эльф застал Цефею бледной, неподвижно застывшей в постели. Она лежала на спине, закрыв глаза. Ее кожа была почти белоснежной, пальцы сжимали в кулаке одеяло. Закусив губу, она сосредоточенно переживала новый приступ боли. Ничто не напоминало о недавней юности и красоте – Цефея походила на призрак. Под ее большими глазами залегли серые круги, щеки впали. Избранник Хроноса внимательно осмотрел девушку и просил ждать. Дни ожидания были бесконечно долгими. На четвертый день тишины Цефея застонала, едва сдерживая крик, ее тело напряглось, выгнулось дугой. Рубин, едва успев подхватить ее, попытался уложить в кровать, но сила, с которой свело ее мышцы, была невообразимо велика. Когда же девушка вновь лежала в постели, Рубин опустился на колени и беззвучно просил обратился к Создателю с молитвой оставить ее в живых. Тогда он еще не задался вопросом о причинах, по которым ему было сложно представить свою жизнь без Цефеи и это не казалось ему достойным внимания.
Сложно сказать, что послужило причиной – кровопускания, настойки и порошки, или молитва Рубина – но в ту ночь Цефея впервые за болезнь крепко спала. Жар спал, миражи не тревожили ее сознание. Рубин, услышав ровное дыхание девушки, позволил себе, впервые за несколько дней, отдохнуть.
Глубокой ночью, после сна, он вошел в спальню к больной и увидел, что постель пуста. На секунду Рубин испугался, что Цефея была лишь видением, но выглянув на балкон, заметил тонкий силуэт. Он тихо позвал ее по имени и девушка, чуть обернувшись, улыбнулась.
– Здравствуй. – Сказала она негромко, вновь устремляя свой взор в небо.
Рубин осторожно приблизился к ней. Даже не начиная разговора, Хранящий заметил в ней изменения. Казалось, будто бы прошла не долгая неделя болезни, а десятки лет жизни. Рубин спросил о ее самочувствии и девушка, поведя костлявыми плечами, поежилась.
– Нет больше той, которую ты привел в Айру, Рубин. Есть только я. – С этими словами девушка улыбнулась Рубину. – Меня зовут Цефея. Я видела судьбу Айры от начала времен до самого ее конца. Спасибо, что не оставил меня в эти страшные дни.
Глава вторая
Айра принимала в свои объятия новую Хранящую, стремительно познающую мир через книги из библиотеки Рубина и его многочисленные рассказы о личных странствиях. Вскоре шрамы от кровопускания бесследно исчезли, а болезненная худоба излечилась сытными и вкусными обедами в компании друзей. Постепенно все напоминания пережитой болезни исчезли. Остались лишь воспоминания о снах и видениях, но их невозможно было излечить даже временем. Это тот груз, который принадлежал ей по праву Хранящей.