Эра милосердия (худ. В. Шатунов)
Шрифт:
— Мы разберёмся, — неопределённо пообещал Жеглов. — Запиши, Володя.
Груздев продиктовал адрес и, пока я записывал его в свой блокнот, сказал, обращаясь скорее к Панкову, чем к Жеглову:
— Я просил бы не информировать квартирную хозяйку… Нам ещё жить там… Вы должны с этим считаться.
— Я пока ничего обещать не могу, — сухо, неопределённо как-то сказал Панков, жуя верхнюю дряблую губу. — Следствие покажет…
Груздев возразил злым, тонким голосом:
— Вы меня извините, я не специалист, но мне кажется…
Жеглов, не глядя на него, сказал равнодушно:
— Ну почему же вашей персоны? Разбираемся… как положено.
— Да что вы мне голову морочите?! — закричал Груздев. — Что я, не вижу, что ли, вы меня подозреваете? Чушь какая! Пистолет, патроны… окурки глядишь, в ход пойдут. — Груздев презрительно посмотрел на меня, прикурил от своей папиросы новую, окурок раздражённо швырнул в блюдце, не попал, и тот, дымясь, упал на ковровую дорожку.
Жеглов поднял окурок, аккуратно загасил его в блюдце.
— Да вы не нервничайте, товарищ Груздев, — сказал он мягко, почти задушевно. — Мы вас понимаем, сочувствуем, можно сказать… горю. Но и вы нас поймите, мы ведь не от себя работаем. Разберёмся. Пойдём, Шарапов, я тебе указания дам. — Повернулся, пошёл к дверям быстрой своей, пружинящей походкой и уже на выходе попросил Груздева: — Не серчайте, Илья Сергеич, лучше помогите товарищам с вещами разобраться — всё ли на месте?
В коридоре, прижав меня к вешалке, Жеглов сказал быстро и зло:
— Ты вот что, орёл, слушай внимательно. Значитца, с вопросами своими мудрыми воздержись пока. Твой номер шестнадцатый, понял? Помалкивай в трубочку…
— Да я… — вздыбился я на него.
— Помолчи, тебе говорят! — заорал Жеглов и сразу перешёл почти на шёпот. — Папиросы заметил — хвалю! Я их между прочим, как он только вошёл, усёк, но, обрати внимание, виду не подал. Ты усвой, заруби на своём распрекрасном носу раз и навсегда: спрос, он в нашем деле до-орого ст'oит! Спрашивать вовремя надо, чтобы в самую десятку лупить, понял?
Я покачал головой, пожал плечами: не понял, мол.
— Ну, сейчас не время, я тебе потом объясню, это штука серьёзная, — пообещал Жеглов. — Наблюдай пока, мотай на ус. Как там у вас в армии говорят: делай, как я! И всё! И давай без партизанщины, понял?
Я кивнул; и чувствовал я себя как собака, перед носом которой подбросили кусок сахару и сами же его поймали и спрятали в карман: на какую вескую улику я вышел, сейчас бы как в атаке — раз-два, быстрота и натиск! Чёрт побери, оказывается, не так это просто. Жеглову, наверное, виднее…
— Есть, товарищ начальник, делать, как ты. Перехожу на приём.
Жеглов улыбнулся, ткнул меня кулаком в живот и распорядился:
— Вон Тараскин какого-то суслика приволок, пошли расспросим…
Тараскин, которому Жеглов велел обойти соседей, расспросить их, не слышали ли чего,
Свидетель, сосед Груздевых по лестничной клетке, и впрямь похожий на суслика — маленький, сутуловатый, с узкими плечиками, — рассказывал, поблёскивая быстрыми чёрными глазками из-под косматых бровей:
— Меня, эт-та, жена послала ведро вынести на помойку, н-ну… Выхожу я на парадную, аккурат Илья Сергеич по лестнице идут… Встренулись мы конечно, я с ими, эт-та… поздоровкался: здравствуйте, говорю, Илья Сергеич, н-ну, и он мне — здравствуй, мол, Фёдор Петрович… Было, граждане начальники, было…
— А потом что? — спросил Жеглов ласково.
— Эт-та… Известно чего… Я с ведром — на чёрный ход. А Илья, значит, Сергеич — в парадную, на улицу.
Жеглов сощурился, оглянулся на комнату, в которой оставил Груздева, и широко расставил руки, будто собираясь всех обнять:
— Ну-ка, орлы, здесь и так повернуться негде. Давай обратно… — И соседа вежливо очень спросил: — Мы не помешаем, если к вам в квартиру вернёмся? Если это удобно, конечно… — И вид у него при этом был такой серьёзный, такой начальственный, что сосед быстро-быстро закивал головой, словно обрадовал его своей просьбой Жеглов, польстил ему очень:
— Да господи, какой разговор, заходите, товарищи начальники, жилплощадь свободная!..
Мы прошли в комнату соседа, расселись за небольшим колченогим столом, покрытым старой клеёнкой.
— Ну вот, здесь поспокойней будет, — сказал Жеглов и обратился к соседу, будто день подряд они разговаривали, а сейчас просто так прервались на минутку: — Значит, Илья Сергеевич на улицу вышел, а вы — чёрным ходом…
— Точно! — подтвердил сосед.
— Когда, вы говорите, дело-то было?
— А вчерась, к вечеру… Я аккурат после ночной проспался, картошку поставил варить, а сам с ведром, как говорится…
Я почувствовал лёгкий озноб: похоже, что всё врёт Груздев, сейчас очную ставку ему с соседом — и деваться будет некуда. Подобрался, ещё более посерьёзнел Жеглов, а Тараскин ухмыльнулся, не умея скрыть торжества. Жеглов поднялся, прошёлся по комнате, посмотрел в окно — все молчали, ожидая вопросов начальника. А он сказал, обращаясь к хозяину, веско, значительно:
— Мы из отдела борьбы с бандитизмом. Моя фамилия Жеглов, не слыхали? — Хозяин почтительно привстал, а Жеглов протянул ему руку через стол: — Будем знакомы.
Хозяин обеими руками схватился за широкую ладонь Жеглова, потряс её, торопливо сообщил:
— Липатниковы мы. Липатников, значит, Фёдор Петрович, очень приятно…
Не садясь, поставив по обычной привычке ногу на перекладину стула, будто предлагая всем полюбоваться щегольским ладным своим сапожком, Жеглов, глядя соседу прямо в глаза, сказал доверительно: