Эра Милосердия
Шрифт:
– Остальные девочки нам не подошли, - ровным голосом сказала девушка и приоткрыла ногой дверь.
– Одну минуту! Секундочку! Я вас прошу!
– Эра, протиснувшись мимо оторопелой девушки, проскользнула в комнату.
– Дорогая мамаша, - не повернувшись от раскрытого окна, в которое он выпускал сигаретный дым, с ласковой укоризной проговорил седой мужчина в потертом замшевом пиджаке, - увы, наш фильм не безразмерный. Мы не можем снять в нем всех детей.
Как видно, он привык уже к таким сценам.
– Мамаша!.. Уморил! Явная сестренка.
Женщина,
– Я... извините... Вы должны еще раз посмотреть Лидочку! Спросите у нее стихотворение, басню, что угодно...
– Лидочка - это какая?
– перебила Эру женщина с браслетами.
– Ну... рыженькая.
– Дорогая, но она нам не подходит.
– Она вам подойдет, подойдет! Вы просто ее не рассмотрели!
– Жаль, что вам не семь лет, - обернувшись наконец и разглядывая Эру, сказал мужчина.
– Но ваша сестра, понимаете...
– Она ведь ни на кого не похожа! Она такая... ну, такая...
– Вот именно, - сухо бросила вторая женщина, дуя на кофе.
– Ни на кого. У нас есть свое представление о фильме и о том, какой должна быть героиня. И мы эту героиню, кажется, нашли.
– Тьфу, тьфу, не сглазить, - постучала по столу другая, звякая браслетами.
– Оксана?! Да это же... комар какой-то! Ну, я не знаю...
– У нее прелестные фиалковые глаза, темперамент, улыбка. По сценарию в нее влюбляются все дворовые мальчишки!
– Мы вас убедили?
– глядя на Эру, спросил мужчина.
– Нет!
– Ценю вашу стойкость, но, поскольку режиссер все-таки я, мне и решать.
И все же Эра не теряла надежды:
– Хорошо. Пусть не главная роль. Пусть самая маленькая. Самая малюсенькая!
– Не надо торговаться. Мы все здесь устали и...
Режиссер движением руки остановил женщину, пьющую кофе:
– Дело не в усталости. Дело в том, что эта девочка чересчур выделяется. Она необычна. Ей нельзя просто появиться на экране, она притягивает к себе взгляд, все будут следить за ней и ждать от нее чего-то. Ей нужна роль, понимаете? А роли для нее у меня нет. Такие вот дела.
– Ну вот, милая моя, видите...
– Женщина в браслетах, накручивая на палец жемчужно-пепельную прядь, сочувственно глядела на Эру.
И Эра, ободренная этим взглядом (ведь не могли же они, в конце концов, не понять!), сказала, глядя ей прямо в глаза:
– Извините мою назойливость, но тут все не так просто. Лидочка... у нее очень трудная жизнь. Нам с вами не понять, потому что мы взрослые... Или, может быть, потому, что мы не такие. Именно потому, что мы не такие!.. А она уже сломалась. Это ужасно, когда такой маленький ребенок и уже ничего не ждет хорошего от жизни, ну ничего абсолютно. И считает, что так и должно быть...
– Что-то я не ухватил вашу мысль, - перебил Эру режиссер.
– Кто сломался? Почему?
– Лидочка. Она ведь рыжая, вы сами видели. Вы не представляете, как дети умеют изводить того, кто им чем-нибудь не нравится или кажется странным. Рыжие - они не такие. И я думала: если Лидочка снимется...
– Стоп, - снова перебил ее режиссер.
– Вопрос ясен. Но положение от этого не перестает быть безвыходным, потому что все, о чем я только что говорил, остается, увы, в силе...
Не договорив, он удивленно умолк, потому что в этот момент женщина в браслетах вдруг со всего размаха хлопнула ладонью по столу:
– Прекрасно! Зовите сюда свою Лидочку, и вы увидите, что... Т-с-с...
– Она прижала палец к губам.
– Сейчас вы все увидите сами.
С сердцем, гулко заколотившимся от вновь вспыхнувшей надежды, Эра приоткрыла дверь и позвала:
– Лидочка...
Девочка робко вошла и стала посреди комнаты, глядя в пол.
– Лидочка, - улыбаясь, позвала ее женщина из-за журнального столика, - мне сказали, что ты переживаешь из-за цвета своих волос... Из-за такого пустяка? Когда ты станешь взрослой - а время бежит так быстро!
– ты запросто сможешь сделаться брюнеткой, блондинкой, шатенкой, да хоть в полосочку! Детка, при нынешних успехах химии это пара пустяков. Или...
– Она обвела всех взглядом, словно готовя эффектный аттракцион. Ал-ле-ап!
– И неуловимым движением сдернула с головы... жемчужно-пепельную прическу, оказавшуюся искусственным париком, открыв взорам присутствующих слипшиеся короткие прядки того же огненно-рыжего цвета, что и у Лидочки.
Эффект был неописуем.
– Ну, Матильда...
– пробормотала наконец женщина, пьющая кофе, и, поперхнувшись, закашлялась.
– Фокус, достойный великого Кио!
– расхохотался режиссер.
– Ну?..
– Матильда раскланялась, кривовато нахлобучив парик, и стала с улыбкой глядеть на Лидочку.
– Видела?.. Потерпи немножко. В конце концов, это ведь не смертельно, всех нас в детстве как-нибудь дразнили! Идет?
– Хорошо, я потерплю, - послушно сказала Лидочка.
– Пойдем, - сказала Эра, стараясь ни на кого не смотреть.
Выходя, она встретилась взглядом с девушкой-помрежем, которая все это время молча стояла, опершись о дверной косяк, и в глазах у нее прочла свою же мысль: "Не то, не так..."
И, не прощаясь, закрыла за собой дверь.
Приехав наконец домой и поковыряв перестоявшийся обед, Эра вышла на балкон: дико разболелась голова. Внизу в окружении подружек капризным голосом примадонны разглагольствовала Оксана. Лидочка стояла позади всех.
– Ну, там сказали: "Пройдись", я походила перед ними, а потом сказали: "Передразни кого-нибудь", я завуча нашего передразнила: "Бу-бу-бу", он уморно бубнит и ходит пузом вперед. А потом одна тетенька шепотом говорит другой, но я слышу: "Обрати внимание, какие чудные фиалковые глаза!" А вторая ей отвечает: "По-моему, явное то". Ну, там они еще шептались, но я не слышала. А режиссер, уморный такой дядька, говорит: "Хочешь сниматься, девица?" В общем, завтра у меня фотопроба.