Эра Милосердия
Шрифт:
На следующий день Мурашов в школе не появился. Маргарита Викторовна, выслушав рапорт дежурного, с непроницаемым лицом отметила отсутствующих и начала урок. Эре вдруг сделалось как-то не по себе. С какой стати было ей волноваться? Ну мало ли что могло случиться: заболел ангиной, решил прогулять денек, приехала бабушка с Дальнего Востока... попал под машину, - услужливо подсказало воображение. "Хватит представлять чепуху, приказала себе Эра.
– Достойно всяческого уважения лишь одно точное знание, как говаривал наш географ".
Не
– Эрочка, так я жду. Эрочка, не забудь.
Эра отмахивалась: "Само собой". Чеснокова отправлялась бродить по классу, уныло твердя: "Петечка, так я жду", "Валюся, не забудь". Традиция ежемесячных дней рождения как-то постепенно растворилась, и теперь каждый заботился сам о себе. "А раньше как хорошо было!" - подумала Эра, но эта мысль тут же исчезла, вытесненная мыслями о Мурашове.
После уроков Эра зашла в учительскую и попросила у Маргариты Викторовны адрес Мурашова. Маргарита Викторовна посмотрела на Эру, точно собираясь что-то сказать, но, так ничего и не сказав, молча переписала из журнала адрес и молча же вручила Эре. Эра уже взялась за ручку двери, но Маргарита Викторовна вдруг окликнула ее и, быстро написав что-то на листке, протянула Эре:
– Заодно отдай его родителям. Здесь просьба явиться в школу.
Пожалуй, если бы Эра знала, как встретит ее Мурашов, она поостереглась бы шутить.
– Кто там?
– спросил его голос из-за двери.
– Милиция, - нагнувшись к замочной скважине, басом сказала Эра.
Мурашов распахнул дверь - бледный, с дрожащими губами. Увидев Эру, он отпрянул от неожиданности, а затем беззвучно выругался.
– Это я, - не успев убрать с лица улыбку, сказала Эра.
– Слушай, проваливай, а?
– предложил он.
– Доложи, что меня нет дома.
– Кому?
– Тому, кто тебя послал.
– Меня никто не посылал, я сама.
– Да?..
– протянул он.
– Но дела это не меняет.
– Извини.
– Она потопталась еще несколько секунд и пошла вниз.
– Ты что, обиделась?
– окликнул он уже менее уверенно.
Эра задумалась на миг и честно ответила:
– Не знаю...
Остановившись на площадке между этажами, она глядела на Мурашова.
– Знаешь что...
– Он засунул голову в прихожую, словно к чему-то прислушиваясь, потом махнул рукой, приглашая ее: - Заходи.
С непонятными предосторожностями, чуть ли не на цыпочках, Мурашов провел ее прямо в кухню, закрыл за собой дверь и, похоже, перевел дух.
– Прямо со школы?
Эра кивнула.
– Ясненько.
Мурашов зажег газ, поставил на огонь сковородку, достал из холодильника два яйца, бросил на сковородку масло и разбил туда яйца. Все это он проделал привычно небрежно.
– Ловко, - сказала Эра.
– Ты, может, и борщ сваришь?
– Может, - сказал он.
– Если будешь себя хорошо вести.
– Нет, правда!
– А что в этом такого?
– Он усмехнулся.
– Уверен, ты не можешь даже чай заварить. Не говоря уже об остальном.
– Во-первых, могу. Во-вторых - о чем остальном? И в-третьих - почему ты так считаешь?
Он начал с "в-третьих".
– Детки из благополучных семей обычно ни черта не умеют.
– Я не детка.
– Кто-то им готовит, кто-то убирает, кто-то снимает грязную постель и застилает чистое белье. Наверное, добренькие гномики. Живут под землей, а ночью выходят и делают добро хар-ро-шеньким деткам.
– А почему ты злишься?
– И не думаю.
– Нет, злишься. На меня?
– Вообще.
– Значит, ты злой?
– А ты, значит, добрая? Пардон, совсем забыл, - шутовски раскланялся он.
– Ты ведь Эра Милосердия.
Мурашов вдруг умолк и, напрягшись, к чему-то прислушался. Эра тоже прислушалась. Из-за стены донеслись раскаты мощного храпа, потом какое-то бормотанье.
– Кто там?
– испуганно спросила она.
– Так. Дядя один знакомый, - бросил он, продолжая прислушиваться.
– Твой дядя? Пирожками объелся?
Но Мурашов глядел сквозь нее, не расслышав шутки. Потом вскочил и быстро вышел, не забыв плотно прикрыть за собой дверь. Теперь из-за стены донесся и его голос, он словно уговаривал, просил о чем-то обладателя мощного храпа. Наконец все стихло. Он вернулся, притворяя дверь все так же старательно, и бросился к плите. Яичница уже дымилась.
– Ой, извини!
– покаянно воскликнула Эра.
– Это я прозевала!
– Есть можно.
– Он поставил сковородку перед Эрой: - Рубай.
– Ты все-таки... все-таки...
– Эра наконец проглотила кусок. Все-таки ты не прав. Ты ведь ничего обо мне не знаешь, а говоришь.
– Да я насквозь тебя вижу. Мамусенькина дочка. А что ты знаешь о настоящей жизни? Ты кого-нибудь ненавидела? По-настоящему. Ты испытывала когда-нибудь настоящий стыд? У тебя были когда-нибудь мысли, от которых просто хотелось башкой о стенку - и все. Человек чувствует, что он захлебывается во всем этом, а ему: "Соблюдай, деточка, дисциплину, аккуратно делай уроки, не прогуливай - и все о'кейчик!"
– Какой человек?
– встрепенулась она.
– Такой-сякой, - потянувшись, ответил Мурашов лениво, однако Эра видела, как он напряжен, точно человек, ожидающий над ухом выстрела. Ладно, топай.
– Как... топай?
– Ножками.
– А уроки? Я сейчас...
– Уроки-мороки-сороки. Иди, иди.
– Я не пойду, - растерянно сказала Эра.
– А я тебя вытолкаю. Взашей.
– Думаешь, я обижусь и уйду?
– Да ты непробиваемая, я знаю.
– Встав, Мурашов крепко ухватил ее под мышки и вытащил в прихожую.