Эра Огня
Шрифт:
Родион разочарованно кивнул.
– Выпьем.
Одним долгим глотком он почти полностью осушил кружку. Голова закружилась, по телу разлилось приятное расслабление. Только привкус полыни во рту помешал в полной мере насладиться моментом.
– Знаешь, Каспар, – Родион откинулся на спинку стула, – они не все у меня забрали. У меня остался друг. И его они не заберут.
– Не сглазь, – рассмеялся Каспар, – постучи по дереву. Серьезно, постучи! Я, конечно, в это не верю, но так, на случай, если ты вдруг глазливый. Я знал одну ужасно глазливую старуху, и всегда боялся попадаться ей на
Родион тоже рассмеялся.
– По твоему я похож на глазливую старуху? Я никогда в жизни никого не сглазил. Я вообще не понимаю, как это возможно.
Он взглянул на друга и замолчал. Каспар не слышал его. Он пристально следил за двумя мужчинами в чёрных плащах с золотой ящерицей. Те зашли недавно и ещё не освоились. Было ясно, что они тут в первый раз и так же как и Родион обескуражены выходками Дияга.
– Разведчики? – Родион понял, почему Каспар не сводит с них глаз, – они пришли следить за мной. Это не просто совпадение.
– Нет. Эти занимаются другой деятельностью. Я видел этих людей раньше. Их служба в основном ночная. Аморанок не любит ночных птиц. Они истребляют этих птиц. Эти разведчики на время надели чёрные плащи. Они считают, что в них не так заметны ночью, как в красных. Но это несусветная глупость. Чёрный плащ, красный… Какая разница. Ящерка их сверкает ярче солнца. Я говорю, что сейчас они не занимаются ничем иным, кроме истребления этих птиц. Так что до тебя им нет дела.
– Что? Ночных птиц? Чем они ему помешали?
– Не только ему. Речь идёт не о совах или сычах. О других птицах. Они мерзко кричат по ночам. Даже… я бы сказал жутко. То есть кричали. Их было немного. Появились они не так давно. С неделю.
– Что за птицы? Ты их слышал?
– Думаю да, но не уверен точно. Хуже то, что эти ребята снова разгуливают среди ночи по городу. Значит птиц до сих пор не истребили.
Родион не понимал серьёзности Каспара. Когда надо быть серьёзным, он дурачится, а сейчас, когда дело касается каких-то птиц, он кажется встревоженным. Он вздохнул.
– И что? Тебе не все равно? Если Аморанок боится птиц, это его проблемы. Он, насколько я знаю, и собственной тени боится, в прямом смысле. По настоящему боится своей тени. Скажи, у него нет специально обученных охотников за тенями? Кто-нибудь из его людей охотится за его тенью? Это все не стоит внимания, Каспар. Или ты тоже их боишься? Вот чему я никогда не поверю.
– И правильно сделаешь. Я не сталкивался с ними. Но думаю не упаду в обморок если надо мной пролетит такая птаха.
Родион хотел ответить, но слова так и остались у него на языке. Несмотря на то, что в трактире было шумно, все как-то разом умолкли.
КРА КРА КРА
Разведчики в чёрных плащах бросились к двери. Карлик исчез.
КРА КРА КРА
От этих криков мороз бежал по коже. Они не походили ни на что ранее слышанное. Доносились они отовсюду: и с неба, и из под земли. Люди испуганно переглядывались. Все чего-то ждали. В молчании и тягостном ожидании прошло полчаса.
Кто-то в глубине зала хрипло сказал:
– Стервятники прилетели по наши головы. Всех, кого не сожгут и не повесят, скормят этим отродьям.
– Не уверен, – отозвался второй голос, – эти птицы не похожи на простых стервятников. Я как-то видел одну. Они огромные. Они совсем другие.
В трактире снова стало тихо. Все прислушивались, но больше никаких звуков с улицы не доносилось.
– Ну их к черту, этих птиц. Налей-ка мне ещё пива, красавица! – прокричал седобородый старик.
– А ну давай и мне!
– Нет нет! Сначала мне. Помнишь я дарил тебе цветы. Неужели ты забыла?
– Кому нужны твои цветы? Золотые монеты, вот это подарок. А цветы…
Гомон, шум и веселье возобновились. Многие уже изрядно напились и по привычке устраивали драки и погромы. Милаша хохотала над ними и с удовольствием подливала пива. У Родиона после третьей кружки все поплыло перед глазами, но он продолжал пить пока был в состоянии держать в руках сей неиспиваемый сосуд. Каспар тоже напился, но в отличии от Родиона, крепко стоял на ногах и даже станцевал с Милашей простенький танец. Кто-то громким голосом пропел «Живи, пока есть время жить» и грохнул стакан на пол с такой силой, что Родион решил: за ним обрушился потолок. Он начинал засыпать и сквозь сон еще различал лица и фигуры людей, мелькавшие перед ним в стремительном круговороте. Голоса и смутные звуки неслись со всех сторон и сливались в один непрерывный гул, пока не растворились в меркнущем сознании. Родион провалился в тяжелый беспробудный сон.
А снаружи город встречал тусклый рассвет.
8
После того, как с Аморанком приключилось страшное видение, он стал ещё мнительнее и боязливее. В каждом шорохе ему слышались шаги крадущихся врагов. С приходом ночи он зажигал свечи и снова, как раньше, слуги, сменяя друг друга, поддерживали их огонь до утра. Когда тьма рассеивалась, наместник становился смелее и даже посмеивался над своими страхами, как над глупыми стариковскими выдумками. Но вечерело, и смелость его закатывалась вместе с солнцем за горизонт, а страх вместе с темнотой возвращался обратно. И пульсирующие фигуры из мрака вспоминались ему все отчетливее, как бы он не гнал прочь эти жуткие воспоминания. Тогда он злился. Злился и боялся. Он искал виноватых. Кто-то должен был ответить за тот страшный вечер и за то, что он не может забыть его, за то, что он вынужден снова спать при свечах и слугах. Так же как в постоянном свете, теперь Аморанок нуждался и в чьём-нибудь присутствии в комнате. Этого не мог простить наместник тому подлецу, который так жестоко подшутил над ним, подбросив вещи на место казни, обеспокоил его, следствием чего явились уродливые образы.
Вечер опустился на город. Аморанок сидел в кресле у себя в кабинете. Склонив голову набок, он внимательно слушал отчёт одного из самых жестоких своих разведчиков.
– Заговорщик, конечно, не признается, Ваше Высокоборство. Он все отрицал, при этом ссылался на то, что ничего не помнит. Говорил, что на площади точно не задерживался. Оно и понятно. Типичная отговорка. Мои вопросы его сильно напугали, а глаза забегали по углам комнаты, только чтобы избежать моего взгляда. Он врал, в этом я могу поклясться.