Эра разлома
Шрифт:
— Ты! — взвизгнул мастер и ткнул перед собой указующим перстом. Открыв глаза, я с удивлением обнаружил, что палец оратора смотрит прямо мне в грудь.
Люди вокруг расступились, даже не пытаясь скрыть разочарования. В их взорах читалась жгучая зависть, каждый из них что-то недовольно бормотал себе под нос, однако никто не осмелился перечить выбору мастера.
— Я?.. — неловко пробормотал я и попятился назад, как вдруг Тарл сильно подтолкнул меня в спину.
— Ну же, Гарнет! — яростно шепнул он мне на ухо, забрызгав капельками слюны. — Такая честь! Вперед!
— Поднимись ко мне, Гарнет, — глубоким голосом проговорил мастер,
— Несмотря на твою небрежность в проведении ритуала, и то, что именно по твоей вине мы потеряли театр, госпожа Энерис очень тобой заинтересована. Она считает, что именно ты станешь идеальным сосудом для несения ее воли. Скажи, Гарнет, готов ли ты к этой великой задаче?
— Да, — сипло проговорил я, но не от восторга, перехватившего горло, как посчитали Слуги смерти. Меня обдало замогильным холодом, я не знал, чего ожидать, однако отступать было нельзя — если они поймут, что я не разделяю их фанатичной преданности Госпоже, меня наверняка раскроют и казнят, бросив в этих Солусом забытых подземельях. Проклятье!
— Встань в круг, Гарнет, — мастер направил меня к магической фигуре, что занимала собой почти всю сцену, хотя со своего места в зале я ее даже не видел. Фигура эта состояла из нескольких сотен линий, сходящихся под немыслимыми углами, причем на каждом пересечении была начертана какая-то руна или другая магическая фигура поменьше. Все это хитроумное переплетение волшебных символов излучало мягкий золотистый свет, будто сквозь линии в полу пробивались слабые лучи рассветного солнца.
В центре фигуры специально для меня оставался маленький круг, рассчитанный на одного человека, в котором не оказалось ни одной линии или надписи. Помощник мастера взял меня за руку и отвел в этот круг, приказав напоследок не шевелиться, иначе обряд пройдет с “затруднениями”. Решив не уточнять, какими затруднениями мне это не грозит, я действительно замер, как образцовый покойник, и даже перестал дышать.
Все присутствующие затянули странное песнопение. На фоне нескольких низких голосов, что тянули одну и ту же ноту, остальные зачитывали непонятную речь, то повышая, то понижая голос. Я не мог разобрать ни слова в их литании, но мне не очень-то и хотелось — все мое внимание было приковано к стене, к которой примыкала сцена. Из небольшого прохода на свет люстры пара Слуг смерти вывела седовласого старика с завязанными глазами. Судя по всему, он вообще не понимал, что происходит — просто шел, понукаемый конвоирами, куда было велено, и не пытался сопротивляться. Следы синяков на его лице, равно как и дорожки засохшей крови под разбитым носом, свидетельствовали о том, что он уже пытался, однако это не привело ни к чему хорошему.
Мастер начал проводить пассы руками, в то время как речитатив стал нарастать. Чем активнее и агрессивнее становились движения мастера, тем громче пели Слуги смерти, впадая в какое-то пограничное состояние сознания. Они воздевали руки к небу и шатались, словно в трансе. Когда звучание достигло критической точки, а уши стало закладывать от громкости, в руке одного из помощников мастера блеснул нож. Он неотвратимо рухнул прямо на грудь старика, который раззявил рот в беззвучном крике и упал на колени.
Пение тут же смолкло. В наступившем беззвучии было слышно лишь, как струится кровь
Старик забился в агонии, после чего его тело изогнулось дугой.
После секунды наполненного мучением напряжения он обмяк в руках Слуг смерти.
Мой разум погас, будто кто-то задул все свечи и жаровни.
Я провалился в спасительную тьму, но последнее, что я помню, был громкий крик откуда-то с галереи.
У меня болела голова. Нет, не так — она буквально разлеталась на мириады крошечных осколков, каждый из которых будто обладал собственным нервным сплетением, в который вонзали раскаленную иглу. От этого мучения не было никакого спасения, я пытался хоть о чем-то подумать, вспомнить, где я нахожусь, но тщетно. Все мои потуги развеивались под могучим натиском боли, словно песчаные замки перед приливной волной.
Когда я всерьез решил, что эта пытка продолжится целую вечность, что неведомый истязатель выжжет мой разум дотла, все резко прекратилось.
Нет, голова по-прежнему болела, но эта была привычная, человеческая боль, которая, правда, не давала пошевелить ни пальцем. Впрочем, в сравнении с длившимся до этого кошмаром, она показалась мне настоящим избавлением.
С трудом разлепив потяжелевшие веки, я понял, что лежу спиной на жестком деревянном полу. Вокруг царила непроглядная тьма. Моих ушей не достигал ни единый звук. На какой-то миг я испугался, что просто лишился своих чувств после этой испепеляющей головной боли, однако затем крепко вздохнул и услышал собственное дыхание.
Что ж, уже хорошо.
Превозмогая свинцовую тяжесть, которой налились все мои члены, я все же смог приподняться на одном локте, а затем повернулся на бок. Левая рука упала во что-то вязкое и холодное. Вытерев ее о живот, я вдруг заметил, что абсолютно наг. Голова продолжала гудеть, но с каждой секундой боль отступала, а я будто наливался энергией, постепенно приходя в себя. После нескольких безуспешных попыток я поднялся на ноги и сделал неуверенный шаг вперед, вытянув перед собой руки. Уперевшись в дверной косяк, я вышел в следующую комнату, пока босые ступни опять не наступили во что-то мокрое.
— Что со мной случилось? — тихо спросил я темноту, но никто мне не ответил. — Где я? Тут кто-нибудь есть?
Тишина.
Соберись, Рональд. Что ты помнишь?
Проклятье! В том-то и дело, что почти ничего! Работа на горе, Велизар, который увел Мариссу, падение в данскер…
Вдруг я услышал отдаленный смех. Очень глубокий голос, хотя и прозвучавший глухо. Скорее всего женский, но я не был до конца уверен. Прислушавшись, я сделал еще пару шагов вперед, но голос не становился ни громче, ни тише. Такое ощущение, будто он звучал прямо у меня в голове. Наконец, будто отсмеявшись, голос исчез, и на меня наконец обрушилась лавина воспоминаний.
Подвал Симеона. Побег от ордена Луцис. Встреча с Тарлом и, наконец, собрание Слуг смерти.
Именно так все и было — фанатики зарезали несчастного старца, чтобы в меня вселилась душа их Госпожи. Будто я какой-то сосуд, пустая оболочка, которой можно воспользоваться, чтобы затем бросить, как надоевшую куклу в грязном подвале!
Негодование разгорелось в моей груди, как пламя костра, раздутое лишь из нескольких тлеющих угольков. Решительными шагами я двинулся вперед, после чего нащупал большой стол и чуть не грохнулся на пол, задев ногой приземистый табурет.