Эрагон.Наследие

Паолини Кристофер

Эрагон сунул Брисингр в ножны и подошел к ней. Она склонила к нему голову, а он погладил ее и прижался лбом к ее твердой колючей чешуе, чувствуя, как острые края че­шуи впиваются ему в пальцы и в кожу на лице. Горячие сле­зы текли у него по щекам.

«Почему ты плачешь?» — с тревогой спросила Сапфира.

«Потому что… мне так повезло, что мы с тобой единое целое!»

«Ах, маленький брат…»

Они еще немного поговорили — Сапфире не терпелось обсудить то, что она о себе узнала, да и Эрагон слушал ее с удовольствием,

хотя душу его и терзало горькое чувство собственной беспомощности. Ведь он-то свое истинное имя угадать так и не сумел!

Затем Сапфира свернулась клубком на своей половине и заснула, оставив Эрагона предаваться печальным мыс­лям у гаснущего костра. Глаэдр не спал, и порой Эрагон об­ращался к нему с вопросами, но по большей части старый дракон предпочитал хранить молчание.

Медленно текли часы, и Эрагона все сильней охва­тывало отчаяние. Его время истекало — в идеале они с Сапфирой должны были бы улететь обратно еще вче­ра, — однако, сколько он ни старался, ему не удавалось правильно описать свой характер с помощью слов древ­него языка.

Было уже далеко за полночь, когда дождь прекратился.

Эрагон решил прервать свои мучительные попытки, вскочил — он был слишком возбужден, чтобы спать, да и просто сидеть был уже не в силах, — и сказал Глаэдру:

«Пойду прогуляюсь».

Он ожидал, что тот станет возражать, однако старый дракон сказал лишь:

«Оставь здесь оружие и доспехи».

«Почему?»

«Что бы тебе ни встретилось, ты должен предстать перед ним один и безоружный. Ты не сможешь понять, из чего ты сделан, если станешь полагаться на чью-то помощь или хотя бы на помощь оружия».

Слова Глаэдра показались Эрагону весьма разумными, но все же он колебался. Затем отстегнул меч и кинжал, снял с себя металлическую кольчугу и положил все это на пол. Потом натянул сапоги, накинул плащ, по-прежнему влажный, и на всякий случай подтащил седельные сумки поближе к Сапфире, особенно ту, где хранилось сердце сердец Глаэдра.

Когда Эрагон уже готовился перепрыгнуть через коль­цо камней, окружавших их «лагерь», Глаэдр сказал ему:

«Делай все, что нужно, но будь осторожен».

Снаружи Эрагон с удовольствием увидел куски чистого звездного неба. Даже луна светила достаточно ярко в про­светы меж облаками, и окрестности были хорошо видны. Он немного постоял, качаясь с пятки на носок и не зная, в какую сторону направиться, а потом рысцой побежал к центру разрушенного города. Через несколько секунд мрачное настроение вернулось к нему, охватив его с новой силой, и он перешел на быстрый бег.

Слушая собственное дыхание и стук сапог по мощеным улицам, Эрагон спрашивал себя: «Кто же я?»Но ответа не получал.

Он бежал, пока хватало дыхания, но, даже начав за­дыхаться, все-таки еще немного пробежал, а потом, когда стали отказывать не только легкие, но и ноги, остановился возле заросшего сорняками фонтана и оперся руками о его бортик, восстанавливая дыхание.

Вокруг высились громады полуразрушенных зданий: темные и нахохлившиеся, они выглядели точно гряда ста­рых, осыпающихся гор. Фонтан находился в центре про­сторной площади или двора какого-то дворца, превратив­шегося в груду каменных обломков.

Эрагон рывком оттолкнулся от края фонтана и медлен­но сделал круг. Вдалеке слышалось утробное пение лягушек-быков, и этот странный гулкий хор звучал особенно мощно, когда выступали наиболее крупные особи.

Внимание Эрагона привлекла потрескавшаяся камен­ная плита в нескольких шагах от него. Он подошел ближе, взялся за ее край и с некоторым напряжением приподнял. Хотя мускулы у него на руках горели от напряжения, он от­нес плиту на край площади и бросил в траву.

Она приземлилась с мягким, но приятным стуком.

Эрагон быстро вернулся к фонтану, расстегнул плащ, надел его на какую-то статую и подбежал к следующему ка­менному обломку с острыми краями, явно отколовшемуся от крупной плиты. Он подсунул под его край пальцы, при­поднял и взвалил на плечо.

Примерно час он возился с расчисткой площади. Не­которые куски были такими большими, что ему пришлось воспользоваться магией, чтобы поднять их, но в основном он справлялся и собственными силами. Работал он мето­дично, двигаясь взад-вперед и останавливаясь, чтобы по­добрать любой кусок мусора, который попадался ему на глаза, большой или маленький.

Вскоре он весь взмок и с удовольствием снял бы рубаху, но у обломков порой были такие острые края, что он впол­не мог порезаться, а у него и так хватало ссадин и порезов и на груди, и на плечах, и на руках.

Тяжелая работа помогала прояснить мысли, поскольку требовала крайне мало умственных усилий и позволяла со­средоточиться на чем-то главном.

Эрагон, поглощенный проблемами самооценки, от­дыхал после переноса очередного, особенно тяжелого, куска каменного карниза, когда послышалось угрожаю­щее шипение, и он, подняв глаза, увидел огромную улитку сналгли — на этот раз вместе с раковиной она была добрых шесть футов высотой! — которая выкатилась из темноты с поразительной быстротой. Мягкая, бесформенная тварь сильно вытянула вперед шею, ее безгубый рот казался чер­ной щелью, перерезавшей ее плоть, выпученные глаза смо­трели прямо на Эрагона. При свете луны мякоть сналгли сверкала, как серебро, и точно так же сверкала дорожка слизи, тянувшаяся за улиткой.

— Летта, — сказал Эрагон, выпрямляясь и стряхивая с израненных рук капли крови. — Оно ач неат трейя еом веррунсмал едта, о, сналгли! (что означало: «Ты же не хо­чешь сражаться со мной, о, сналгли!»)

После такого предостережения улитка несколько за­медлила ход, втянула внутрь свои глаза на стебельках и остановилась всего в нескольких шагах от Эрагона. За­тем она снова зашипела и свернула влево, явно намерева­ясь напасть на него с фланга.

— Э нет, не вздумай! — пробормотал он, поворачиваясь следом за нею и поглядывая через плечо, не подползают ли к нему и другие сналгли.