Эрагон.Наследие
Шрифт:
Это заняло всего несколько секунд — секунд, полных напряжения, тяжелого дыхания и стоивших ему нескольких неловких ударов и очередной ссадины на локте. Но причина такого поведения Муртага стала для него вполне очевидной.
Что-то очень важное произошло в жизни Муртага. На решение этого важного вопроса их поединок мог оказать решающее влияние. Мало того, это оказалось настолько важным для него, что он был намерен победить любым способом и, если будет нужно, даже убить своего сводного брата. То есть какова бы ни была реальная причина этого — а у Эрагона на сей счет имелись свои соображения, весьма, кстати, тревожившие его, — он понимал одно: Муртаг никогда
Пока что Эрагон этого не знал, но понимал, что единственный способ остановить Муртага — это дать ему то, что он хочет: победу. А значит, он, Эрагон, должен согласиться с поражением. Но полностью принять поражение он не мог. Не мог же он позволить Муртагу безнаказанно выполнить любое требование Гальбаторикса, касающееся его жизни! Он готов был подарить Муртагу этупобеду, но потом одержать и свою собственную.
Слушая его мысли, Сапфира горевала и тревожилась все сильнее, а потом сказала:
«Нет, Эрагон. Должен быть какой-то другой путь».
«Так скажи мне какой, — возразил он, — потому что я его не вижу».
Она зарычала, и Торн откликнулся ей тоже рычанием с того края светового круга.
«Выбирай мудро», — сказала Арья, и Эрагон понял, что она имела в виду.
Муртаг снова кинулся на него, клинки их скрестились с оглушительным звоном, затем они разошлись и некоторое время собирались с силой. А во время следующего схождения Эрагон нарочно чуть отклонился вправо, позволив своей правой руке с мечом тоже отклониться словно из-за сильной усталости или по небрежности и открыть доступ к телу. Это было почти незаметное движение, но он знал: Муртаг непременно его заметит и непременно воспользуется подобной оплошностью противника.
В эти мгновения Эрагон ничего не чувствовал. Нет, он чувствовал, конечно, ту боль, которую вызывали его многочисленные раны, но как бы отдаленно, словно эта боль вовсе и не была его болью. Его разум был точно озеро с глубокой водой в безветренный день, ровное и спокойное, но все же полное отражений того, что находится с ним рядом. То, что он видел, он замечал совершенно бессознательно, не задумываясь. Необходимость в тщательном обдумывании каждого движения миновала. Главное — он понимал все, что происходит с ним и «у него перед глазами», и дальнейшие размышления могли ему только помешать.
Как и ожидал Эрагон, Муртаг бросился на него и попытался ударить его мечом в живот.
Но в самый последний момент Эрагон ушел от удара. Двигался он не слишком быстро и не слишком медленно, но именно с той скоростью, какой требовала данная ситуация. Он чувствовал, что это было предопределено и являлось тем единственным, что он теперь только и мог предпринять.
А потому Муртаг и не попал ему в живот, как намеревался, и меч его лишь скользнул ему по ребрам правого бока. Удар был достаточно силен, и сталь противно взвизгнула, когда Заррок прошел сквозь перерубленные звенья кольчуги и вонзился Эрагону в тело. Однако это прикосновение ледяного металла оказалось, пожалуй, даже страшнее боли. На мгновение у Эрагона перехватило дыхание. А Заррок застрял в кольцах кольчуги, сумев лишь острием задеть ему бок.
Муртаг смотрел на него во все глаза, он был явно потрясен случившимся.
И Эрагон, не давая Муртагу опомниться, с размаху вонзил ему Брисингр в живот ближе к пупку. И это оказалось куда более серьезной раной, чем та, которую только что получил сам Эрагон.
Лицо Муртага как-то странно расслабилось, рот приоткрылся, словно он хотел что-то сказать. И он упал на колени, глядя на Эрагона и по-прежнему сжимая в руке Заррок.
Где-то в темноте, сбоку, гневно взревел Торн. Эрагон выдернул Брисингр из тела Муртага, резко отклонился назад и оскалился в безмолвном вопле, заставив этим движением Заррок выскользнуть у него из бока.
Затем раздался грохот — это Муртаг выронил меч и скорчился на полу, обхватив себя руками и прижавшись лбом к холодным каменным плитам. Эрагон смотрел на брата, а теплая кровь по-прежнему капала с его брови прямо в глаз.
Гальбаторикс, не вставая с трона, сказал: «Найна!», и десятки светильников вновь вспыхнули на стенах зала, осветив колонны и резные украшения на стенах, а также ту каменную плиту, к которой была прикована Насуада.
Эрагон пошатнулся и опустился на колени возле Муртага.
— Победа за Эрагоном! — объявил Гальбаторикс, и его звучный голос заполнил, казалось, весь притихший зал.
Муртаг искоса глянул на Эрагона. Его лицо, покрытое крупными каплями пота, исказилось от боли.
— Неужели ты не мог просто дать мне победить, а? — сердито прошипел он. — Ты же все равно не сможешь одолеть Гальбаторикса! Зачем же тебе понадобилось доказывать, что ты лучше меня? Ах!.. — Он содрогнулся и еще крепче обхватил себя руками. Чувствовалось, что он вот-вот начнет кататься по полу от нестерпимой боли.
Эрагон положил руку ему на плечо.
— Но зачем?.. — спросил он, зная, что Муртаг поймет смыслэтого вопроса.
Ответ прозвучал, как едва различимый шепот:
— Затем, что я надеялся заслужить его расположение и получить возможность спасти ее. —Слезы выступили у Муртага на глазах, и он отвернулся.
И Эрагон понял: Муртаг и раньше говорил ему правду. Ему стало не по себе, и он не сразу вспомнил, что Гальбаторикс по-прежнему с острым интересом наблюдает за ними.
Перетерпев очередной приступ боли, Муртаг сказал:
— Как это тебе удалось меня провести!
— Пришлось. Это был единственный способ.
— В том-то всегда и была разница между тобой и мной, — проворчал Муртаг и искоса глянул на Эрагона. — Тебе всегда хотелось принести себя в жертву. А мне нет… Тогда — нет, не хотелось.
— А теперь?
— А теперь я уже не тот, каким был когда-то. Теперь у меня есть Торн, и… — Муртаг явно колебался. Плечи его приподнялись и опустились, словно он слегка пожал ими. — Я больше уже не только за себя одного сражаюсь… А это ко многому обязывает. — Он слегка вздохнул и застонал. — Я всегда думал, что ты просто дурак, раз продолжаешь так рисковать собственной жизнью… Теперь я лучше это понимаю. Я понимаю… зачем.Я понимаю… — Глаза его расширились, лицо, искаженное болью, разгладилось, и какой-то внутренний свет осветил его. — Я понимаю… мы понимаем,— и Торн, словно отвечая ему, издал какой-то странный звук — то ли заскулил, то ли зарычал.