Эрбат. Пленники дорог
Шрифт:
— Хозяин, у тебя золотые руки! — оценил Вен. — Мне только неясно, отчего это к мастеру, обладающему таким мастерством, не стоит длинная очередь из желающих воспользоваться его услугами? Подобные мастера обычно нарасхват в любом возрасте! И платят им немало, да и живут они побогаче!
— Я и был нарасхват — печально вздохнул хозяин. — Лет пять назад. А потом руку сломал. Правую. Она срослась неудачно. Сколько времени я ее лечил — не передать! Денег на знахарей да лекарей ушло — не сосчитать! Только все одно — мастерство осталось, а прежнего проворства уже нет, да и не приглашают меня уже в хорошие дома. Устарел, говорят… Пока болел — время ушло, подзабыли меня. Другие мастера появились. Перехватила молодежь всех моих бывших клиентов. По слухам, работают не хуже, чем я в прежнее время, да и фантазии с выдумкой у них куда больше. Оттого и перебиваюсь так, по мелочи…
— Кстати, хозяин, — вмешалась я, — с чего это ты вдруг из деревни вернулся? Я твой разговор с соседями слышала. Да и мы, признаюсь, залезли сюда просто оттого, что увидели — дом стоит запертый, и даже трава на дворе не особо притоптана…
— Ох, — вздохнул дед, — у каждого свои беды… Зять у меня хороший и богатый… Был… Да вот несчастье — как сглазили его! Пристрастился к игре в кости, ну и вот — проиграл все, что у него в семье было, причем проиграл все, до последнего колышка! Ну, после того зятек в петельку полез, а то добро, что у них годами копилось, к выигравшим людям перешло. Оттого и возвращается дочь в город вместе с детьми, что ей больше жить негде и не на что! Их дом в деревне тоже проигран. Двое старших внуков уже в армию записались — все одно больше пойти некуда, а внучки — те отныне и вовсе без приданого остались! Дочь от произошедшего слегла, когда еще поправится?! Вот и решили мы с женой присмотреть им здесь для проживания домик подешевле, из тех, на сколько у нас с женой денег хватит… Все же четверо детей у нее еще на руках осталось, в нашем домике им всем тесновато будет, да и привыкла дочь быть хозяйкой в своем доме. Как дальше будем жить, и на что — не знаем! Хорошо еще, что их из бывшего дома в деревне не сразу выставили, а несколько дней пожить разрешили, до той поры, пока дочь в себя не придет, уехать не сможет. Да кой-какое добро, из того, что похуже, с собой забрать позволили. То имущество, что взять можно было, я сейчас и привез, а за семьей вернусь через несколько дней, как с домом для дочери определюсь…
— Сочувствую — это снова Вен. — А если… Раз у тебя такая нужда в деньгах, то сможем помочь. Еще заплатим. Империалов пять. Естественно, не просто так. Рискнуть придется.
— Чего надо? — деловито спросил дед. — Только предупреждаю сразу — чтоб никаких убийств или поножовщины! Я на них не подписываюсь — стражники не пожалеют, если поймают! Жизнь подороже золота будет.
— Дело такое. Нам надо вечером до дворца Правителя добраться.
— Зачем?
— Не бойся, дед, — усмехнулся Вен, — не для злого дела. Просто существуют вещи, о которых другим лучше не знать.
— А все же? Не обижайтесь, но у меня глаз наметанный, и то, что вы, парни, не из нашей страны, это я пусть не сразу, но просек. Что вам во дворце надо? Почему таитесь?
— Не обо всем сказать можно. Но если коротко, то тебе бояться нечего. Если у нас все сладится, то, кроме добра, ничего не будет.
— Вот теперь понятно…
— Что тебе понятно?
— Я уж вам говорил, что когда-то, причем очень долгое время, тоже был вхож к высокородным. Пусть даже я и был простым цирюльником. Многих аристократов стричь доводилось… Не больно-то они простолюдинов стесняются, когда разговаривают между собой… Наслушался. Вы говорите, как они, да и ухватки у двоих из вас явно не крестьянские. Да и стригли вас до меня первоклассные мастера — я уж говорил, что их руку сразу видно. По рождению вы двое из аристократов — это и глупому понятно. Значит, одно из двух: или милости для нее просить идете — и старик кивнул в мою сторону, — или же очередная каша во дворце варится! Впрочем, там постоянно что-то кипит… От этого надо бы держаться подальше, да, похоже, мне уже все одно делать нечего… Но, парни, не обижайтесь: тут плата должна быть вперед, а не то может случиться и такое, что заказчик сам без головы останется, не с кого будет деньги спрашивать…
— Договорились.
Из дома мы вышли ближе к вечеру. Вен тащил сумку, в которой была наша одежда. Из не застегнутой сумки высовывались рукоятки инструментов, а мы с дедом шли рядом. Со стороны казалось, что жена с отцом встретили уставшего мужа после рабочего дня, и теперь все трое, особо не торопясь, идут к себе домой. Людей, таскающих с собой инструмент после работы, на вечерних улицах встречалось немало. Дан шел неподалеку от нас, как бы сам по себе, и в руках у него была все та же старенькая сумка с золотом; из нее высовывались пучки зеленого лука, коврига хлеба, еще какая-то зелень. Тоже ничего необычного: подмастерье перед тем, как пойти домой, заскочил на рынок…
В одном я не ошиблась — ночная гроза сменила удушающую жару на приятную прохладу и легкий ветерок. Как хорошо! Так думала не я одна — народу на улицах было куда больше обычного. После всем надоевшей жары последних дней, когда все отсиживались по домам, люди повалили на свежий воздух. Шума от высыпавших на улицы людей только прибавлялось, и везде стоял непрекращающийся оживленный гомон.
Однако по людным местам мы шли недолго. Пройдя с десяток домов, дед свернул с улицы и какими-то закоулками (совсем как недавно Элсет), дворами провел нас до первой их двух намеченных целей — до постоялого двора при храме Пресветлой Иштр. Мы с Веном ожидали в храме, пока Дан ходил на постоялый двор — надо было выяснить, нет ли там каких сведений от Мариды. Ну, а дед приглядывал со стороны, нет ли рядом стражников.
Я с любопытством оглядывала храм заступницы женщин. О храме Пресветлой Иштр говорили как о чудотворном, и слухи о происходящих в нем исцелениях доходили даже до нашего отдаленного поселка. Высокое светлое здание, полное воздуха… Заходящее солнце наполняло его золотым сиянием, к которому тянулась душа… Здесь хочется спокойно посидеть, отринуть с себя все грехи, поговорить по душам, покаяться в содеянных ошибках… Сейчас в храме молились в основном женщины, но присутствовали и мужчины. Иштр — заступница женщин, но она охраняет и семью. Не стоит просить ее о военной удаче или умолять насчет прибытка в торговле — на это имеются иные покровители. Но о благе семьи, о здоровье детей или о счастье в нелегкой женской доле молить следовало именно ее, Пресветлую Богиню, и часто она была милостива к нам, грешным.
И еще: богиня не выносила ложь! За ложные клятвы, произнесенные перед ее ликом, наказывала сурово. Мне некстати вспомнилось, что Вольгастр, прежде чем жениться на новой избраннице, должен был разорвать нашу помолвку, как это положено по закону, и, согласно обычаю, мы оба должны были поклясться в храме перед образом Пресветлой Богини, что все сделали по закону, и отныне претензий друг к другу не имеем. Вольгастр и я — мы должны были расстаться по взаимному согласию, или без него, но с соблюдением всех правил, и впредь идти по жизни каждый своей дорогой, а Пресветлая Иштр пусть благословит на будущее судьбу каждого из нас. Иногда случается, что лучше заранее разорвать нежелательную помолвку, чем безрадостно маяться друг с другом всю жизнь…
Произнесение клятвы в храме перед ликом Пресветлой богини считалось окончательным завершением важного дела, и тут уже неважно, один ты даешь клятву богине, или при свидетелях. Она же очень строго наказывала за обман, и лгать перед ее ликом решались немногие. Оттого, кто бы и как не грешил, кто бы и что кому не обещал и не доказывал, но если ты произносишь клятву, подтверждающую твои слова, в любом храме перед ликом Пресветлой Иштр, то это всегда является последним решающим доказательством в любом споре. Даже суды в разбираемых спорах принимают решение и становятся на сторону того, кто поклянется именем богини при свидетелях в храме Пресветлой Иштр, что он говорит правду. Тут уже все отдается в высшие руки. Если ты даешь ложную клятву, то будешь наказан, только не людским судом, а тем, что выше нашей суеты. Еще неизвестно, чье наказание для солгавшего в конечном итоге оказывается хуже… Так что к подобным клятвам относились весьма серьезно, и попусту словами не бросались.
Я склонила колени перед изображением Пресветлой Богини и зажгла огонь перед ее ликом. О чем я могла ее просить? Только о жизни для себя, да еще о том, чтоб помогла парням в их деле… А еще о сестрице, чтоб вразумила ее богиня, смягчила сердце и наставила на путь истинный… О Райсе с дочкой, чтоб ничего худого с ними не случилось… О старом цирюльнике, чтоб миновали его беды… О Мариде, чтоб добралась до столицы благополучно…
Когда мы вышли их храма, старенькой сумки с драгоценностями у Дана уже не было. Он оставил ее на сохранение у храмовых священников. Теперь никто, кроме самого Дана или тех, кому он велел отдать эту сумку, из храма ее забрать не мог.