Эрбат. Пленники дорог
Шрифт:
Было такое впечатление, что меня ждали. Я взмолилась в глубине души: спасибо какому-то доброму человеку, и пошли ему Высокое Небо счастья и всего самого наилучшего уже за то, что дал мне возможность помыться и привести себя в порядок! Иначе страшно представить, как бы я сейчас выглядела!.. Наверное, была бы похожа на последнюю дворняжку, измазавшуюся в пыли и в грязи, не иначе! Я, когда шла по дворцу, успела краем глаза поглядеть на себя в несколько висящих на стенах зеркал, и, честно говоря, сама себе понравилась. А если принять во внимание, что почти все, что присутствуют здесь, в этой комнате, мужчины!.. Сейчас мне перед ними хотя бы стоять не стыдно, а это уже немало для любой женщины.
Кроме меня, здесь была еще только одна женщина средних лет, невысокая, худощавая, с красивым, но каким-то хищным лицом… А уж зла в ней было столько, что оно чувствовалось даже на расстоянии! Еще когда я едва переступила порог этой комнаты, как она полоснула по мне ненавидящим взглядом и брезгливо отвернулась. И вот что при взгляде на нее, эту особу, бросалось в глаза: хотя она была одета в черные траурные одежды, но, тем не менее, усыпана драгоценностями с головы до ног. На мой взгляд, с трауром подобное не очень вяжется, хотя не мне судить женщину, потерявшую кого-то из родных. Унизанные перстнями пальцы, позванивающие браслеты на руках, золотой пояс с крупными блестящими камнями, сверкающее ожерелье, сияющие холодным блеском тяжелые серьги, бриллиантовые гребни на голове, еще нечто переливающееся на одежде, яркие камни на изящной обуви… Украшений, надетых на ней, вполне хватало, чтоб навек осчастливить половину женщин нашего поселка! А четки, которые она сжимала в холеных пальцах, были из невероятно крупного отборного жемчуга редкостного черного цвета. Красивая вещь, очень дорогая, но мрачноватая…
Чуть узковатые глаза, слишком смуглая для северянки кожа… Она, без сомнений, уроженка южных стран. А судя по манере держаться, по властному голосу, в котором заметно пробивался незнакомый мне иноземный говор, эта женщина занимала высокое положение в нашей стране. Сейчас она просто кипела от злости. Когда я вошла, эта женщина почти кричала, обращаясь к Правителю:
— … Я не только имею право это сделать, но даже обязана была поступить именно так! И мне непонятно, с чего это ты вдруг вздумал выражать свое недовольство по этому поводу! Есть вещи, в которых мне никто не указ! Тем более ты, так называемый Правитель!.. Я просто должна была первой исполнить то, что уже давным-давно обязан был сделать ты!
— А мне кажется, что в моей стране именно я должен решать, когда, кто и как должен поступать! — холода в голосе Правителя было столько, что хватило бы заморозить ведро воды. — Тем более в этом, весьма непростом случае. И не вам, уважаемая, судить о моих обязанностях и вмешиваться в дела моего государства. А уж тем более никто не давал вам права лезть туда, куда вам не положено соваться ни по статусу, ни по положению.
— Твоего государства!.. Ха! В этой стране должен был быть другой Правитель — мой сын! И это должна была быть его страна! Его, а не твоя! Даже сейчас я, как его мать, имею прав на управление этой неблагодарной дикой страной куда больше, чем ты со своими прихлебателями, теми псами, что лижут твои ноги в надежде урвать кусок милостей!
Так вот кто эта женщина — мать принца Паукейна! Тогда мне понятен ее взгляд, полный лютой ненависти… А как же ей иначе глядеть на убийцу ее сына? В этом я ее понимаю… Не знаю, как бы я себя повела на ее месте, хотя, конечно, не приведи того Пресветлые Небеса хоть кому-то испытать подобную потерю, пронзительно-горькую, и остающуюся вечной неизлечимой болью на сердце! Потерять единственного сына — это невыносимо страшно и жестоко… Да пусть бы он даже был не единственный, это не имеет значения — ребенок есть ребенок, пусть и великовозрастный!..
Однако она что-то уж очень разошлась! Все же не на рынке шумит, а во дворце, и это не торговые ряды, а личный кабинет Правителя. Я только что здесь появилась, и то замечаю, что Правитель едва сдерживается. Нужно признать, что у него есть все основания для негодования. Позволять себе такой тон в разговоре с ним, так бесцеремонно себя вести… Для этого нужно быть или полностью уверенной в собственной правоте, или ни во что не ставить собеседника…
— Не стоит испытывать моего терпения — отчеканил Правитель. — Оно не безгранично. Сейчас речь идет не о том, кто и на что имеет право, а о том, что вы, уважаемая, отравили одного из моих стражников и…
О, Пресветлые Небеса! Ну, конечно! У кого еще имеется и такие возможности, и такое страстное поквитаться со мной? Можно было самой давно догадаться!
— При чем здесь эта пыль под ногами? — недоуменно пожала плечами женщина. — Какой-то грязный стражник, блоха, ошметок грязи… Да разве о таких мелочах должен думать настоящий Правитель? Первое, что ты должен был сделать — это предать публичной казни убийцу своего брата, священная кровь которого…
— Я еще раз прошу вас, уважаемая, сбавить голос и соблюдать правила поведения в моем…
— Да тут ничего твоего нет! Все это должно было принадлежать моему сыну, и только ему, а уж никак не тебе! Неужели ты считаешь, что добился своего? Так вот, спешу тебе сказать: я такая же законная правительница, каким являешься ты, каким был мой погибший сын, и поэтому я вправе требовать для себя те же права, что и…
— Я последний раз прошу…
— Ты можешь только просить и ни на что большее не способен! У меня, у женщины, куда больше решительности, твердости и умения следовать обычаям…
— Хватит! — рявкнул Правитель, и женщина споткнулась на полуслове. — Достаточно! Хватит с меня ваших бредней, тем более что мое терпение подошло к концу! Я много чего наслушался от вас за эти годы, и отныне не желаю слышать ничего подобного! Именно это ваше неуемное желание посадить на престол своего сына и привело к его участию в заговоре, и к его смерти! Правда, вы этого никогда не признаете! Слишком страшно осознавать, что это именно вы, его мать, подтолкнули принца Паукейна к желанию заполучить то, что ему не положено! И только мое стремление не вносить разлад в нашу семью, надежда на то, что мой сводный брат перебесится и возьмется за ум, а также искреннее уважение к вашей родне не позволяло мне как положено одернуть излишне распоясавшегося принца. Вернее сказать, вы не позволяли мне это сделать! При малейшей попытке с моей стороны обуздать его дурные наклонности от вас сразу начинались крики о притеснении, зависти и несправедливости! А между тем его постыдное поведение давным-давно позорило и пятнало грязью всю нашу семью! Вместо того, чтоб попытаться исправить, что можно, в его поведении и воспитании, вы стояли горой за своего сына, и оправдывали такие его поступки, которые не простили бы никому другому!
— Это все пустые слова! Ты боялся! Ты до дрожи в коленях боялся моего сына! Пусть твой отец, а мой муж, перед своей смертью и не успел подписать указ о передаче престола моему, в то время еще не рожденному, ребенку, но таким было его страстное намерение! И ты обязан был исполнить это его желание! Твердое следование традициям — незыблемое правило любого Правителя! И ты должен был их неукоснительно исполнить! Я даже была согласна на то, чтоб вы правили вдвоем, вместе решали все вопросы, и делили бы власть поровну! А вместо этого ты задвинул моего сына куда-то на задворки, не допускал его ни до каких государственных дел, вмешивался во все его дела! Ты боялся его ума, авторитета, влияния!.. Хотел оставить трон только для своих отпрысков! Вот мой бедный сын и упал духом, пытаясь найти забвение хоть в чем-то ином… Что ему еще оставалось делать? И как мальчика можно винить за это? Будь твоя воля, его бы уже давно на свете не было! А знаешь, отчего ты ничего не мог ему сделать? Даже пальцем не мог его тронуть? По одной простой причине: моя семья никогда бы не простила смерти своего кровного родственника! Для нас семья — это святое! Никогда в моей родной стране не проливалось даже капли священной крови никого из семей правящих…