Эрбат. Пленники дорог
Шрифт:
Бабушка твердо сказала: сама она не вечна, так что в будущем у матушки и сестрицы на меня одна надежда. Такая, твердила она, отныне у тебя должна быть судьба — ухаживать за родными, а о себе следует забыть. Сейчас-то я понимаю, что в целом она была права, но, Пресветлые Небеса, как же мне было тяжело тогда!..
Если говорить откровенно, то я не помню, когда после девяти лет я высыпалась. Нагружала бабушка меня всей домашней работой, без продыха и малейшего сочувствия. А как она гоняла меня, рассматривая сплетенное кружево или затейливую вышивку, если ей там что-то в них не нравилось! Тут стежок лег неаккуратно, там петелька кривовата… Без всякой жалости она распарывала или разрывала готовую работу, отвешивая при этом мне очередную оплеуху, а то и не одну, и жестко внушая при этом: не трать понапрасну время и силы на плохую работу: за нее никто платить не будет, а если заплатят — то гроши. А семья на что жить будет? Ведь сейчас на тебя вся надежда… Так что лучше не поспи лишний час, а в работе приложи еще чуть больше старания… И еще чуть-чуть… И еще немного…. И еще…
Ох, и доставалось же мне от нее! Крутовата со мной была, ох и крутовата, особенно в последние годы. Раньше бабушка была веселая, играла со мной, сказки рассказывала, а после того, как несчастье с родными произошло, как подменили. Словно чужая я ей стала, силой навязанная за какие-то грехи. Ласкового слова от нее не дождешься — больше того, она вела себя так, будто виновата чем-то я была перед ней. Самое ласковое слово, что я от нее слышала, было "дрянь". Глаз при ней от пола или от работы поднять было нельзя — сразу палкой или вожжами по спине — не бездельничай! Не таращи впустую глаза по сторонам — работай! И чтоб лица кислого не строила, чтоб недовольства не высказывала — не до твоих капризов! Про себя, мол, можешь думать, что пожелаешь, но если бабушка на лице хоть что-то недовольное увидит — трепка мне была обеспечена! Пощечинами награждала щедро и от души. И пожаловаться некому ни на обиду, ни на труд бесконечный — не к матушке же больной пойдешь слезы лить! А то, что иногда отчаяние охватывает от безысходности — так матушке и сестрице еще тяжелее приходится!
По худому, или по-хорошему, но своего бабушка добилась — к моим тринадцати годам она уже не находила в моих работах возможности придраться хоть к чему-то. К пятнадцати годам не было такого рисунка, такого кружева, чтоб я с ним не справилась. Бабушка, хоть под конец жизни тоже тяжело заболела, почти не вставала, но дотянула до того, как мне исполнилось шестнадцать лет. А перед смертью взяла с меня клятву, что не брошу мать и сестрицу. Матушка к тому времени совсем плоха стала, руки у нее ничего не держали. Кормить приходилось с ложки, ухаживать как за малым ребенком — она даже пошевелиться не могла. И характер у нее стал тяжеловат… Ну что ж делать — больной человек, грех обижаться!
Сестрица, спасибо Пресветлым Небесам, поправилась. Жалели мы ее, работать особо не заставляли. Забаловали… Бабушка с матушкой оберегали ее, как могли. Ни ведро с водой принести не давали, ни в огороде покопаться, ни за скотиной ухаживать — это были мои обязанности. Ни кружева плести, ни над вышивкой сидеть ее не научили — успеем, дескать, посадим за пяльцы в свое время. Я, правда, пыталась было начать обучение, да бабушка с матушкой чуть ли не дыбом встали — ишь, чего удумала! Постыдилась бы, дескать, ребенка работой загружать! Ты же старше, неужто не понятно, что надо пожалеть маленькую!.. Вон, дескать, какая лошадь вымахала, а только о том и думаешь, как бы с себя работу на кого другого переложить, бесстыжая! Совесть, мол, должна же у тебя быть — а вдруг Дая снова заболеет?! Пусть окрепнет ребенок после такой-то болезни! Рассуждали так: успеет, мол, в жизни еще наработаться, спину согнуть над шитьем, пусть хоть в юности порезвится, здоровья наберется, жизни порадуется! А с тобой ничего не случиться, если лишний часок поработаешь!..
Так и выросла сестрица, не обученная ни мастерству, ни домашнему хозяйству. Умела сделать кое-что по мелочи, и не более того. К сожалению, она даже оторванную пуговицу пришить не могла… Да и не хотела, если говорить честно. Но зато такая красавица росла — ребята на улицах оборачивались, да и взрослые мужики глаз от нее оторвать не могли! Прощали ей все, вот она и выросла своенравной. Если что задумает — все равно своего добьется, что бы ей это не стоило. А как стала она постарше, так совсем с ней сладу не стало! С сильным характером была, не в пример мне. За работу с шитьем и раньше приниматься не хотела, а потом ее вовсе не посадить стало! Не хотела ничему учиться. Да и моя вина в этом есть, и немалая: думала — успеет еще, наработается за жизнь, пусть хоть сейчас вволю побегает, отдохнет, ведь столько настрадалась в детстве.
Когда ко мне свататься стали, я сказала: ни матушку, ни сестрицу не брошу, мы — одна семья. Берете меня — берите и их! Желающих сразу сильно поубавилось. Да и требования у меня большие были к женихам: хотелось, чтоб они и мне по душе пришлись, и чтоб матушка их приняла, да и сестрица чтоб не противилась. Таких, увы, не находилось.
К двадцати годам, не хвалясь, скажу, не только в округе, но и во всем крае я стала считаться лучшей мастерицей. От заказчиц отбоя не было, из других поселков и городов мастера заезжали, любую работу покупали сразу, хоть вышивка или изделие из кружев — удовольствие не из дешевых, да и просила я за свою работу немало. Однако заказов от этого меньше не становилось. Зарабатывала я неплохо, и жили мы без нужды. Вот только матушке с годами все хуже становилось, а мне все больше хлопот прибавлялось. Я даже женщин в помощь пыталась нанимать, чтоб за ней помогали ухаживать, и в хозяйстве управляться, да ни одна у нас больше седмицы не задержалась. Не выносила матушка ни чужих людей, ни чужих рук, лишь меня требовала. Так и жили. Не скажу, что уж очень хорошо, но тихо, спокойно и привычно, без особых бед и потрясений.
Ну, а потом в моей жизни появился он… Мне тогда исполнилось уже почти двадцать пять лет. По всем нашим деревенским меркам, когда замуж выходят с шестнадцати лет, в моем возрасте о женихах уже думать поздно. Не мечтала о них уже. Хотя, положа руку на сердце, следует признать, что и я девчонкой-малолеткой грезила, как однажды приедет за мной самый лучший, добрый и красивый добрый молодец, заберет меня из беспрерывного, изматывающего домашнего труда, уедем мы вместе далеко- далеко, в чудесную страну, и жизнь будет у нас как в сказке! Ну, кто же из нас не мечтал хоть раз в жизни о прекрасном будущем? Да вот только жизнь, увы, расставляет все по своим местам…
Так вот, однажды пришел ко мне с заказом молодой мужчина. Рубашка праздничная ему была нужна, и заказчик особо просил, чтоб она готова была поскорей. Парень как парень, внешне ничего особенного. Таких ребят сотни: среднего роста, русые волосы, глаза зеленоватые. Улыбка, правда, была на редкость располагающей. Сказал, что его зовут Вольгастр. Имя, кстати, очень необычное для наших мест — так дворян знатных называют, у жителей окрестных поселков имена куда проще.
Вышивать готовую одежду я не люблю: в целом рисунка не видно, да и не так удобно работать на пяльцах. Предпочитаю, чтоб мне ткань приносили. Я ее раскрою, чтоб на заказчике сидела хорошо, рисунком покрою, если где сочту нужным — кружево пущу, а уж сшить — это для меня и вовсе не является сложной задачей. Даже мерки с заказчика не снимаю: когда столько лет работаешь с шитьем, то достаточно просто посмотреть на человека — и можно смело кроить. Мне вообще больше нравится готовую одежду на заказ делать — творю, что душе угодно, но и людям по сердцу приходится.
Так вот, и стал этот парень заходить к нам каждый день, будто бы выполнением заказа интересоваться. Ну, я тянуть не стала: изготовила — и до свидания! Так он каждый день заглядывать начал — то за одним, то за другим, все какую-то причину находил. Вначале раздражал меня: ходит и ходит, только от дела отвлекает! А потом за собой замечать стала, что жду, когда заглянет. Всегда веселый, внимательный, добрый. Я мужским вниманием избалована не была (все, кто пытался за мной ухаживать, как-то очень быстро исчезали, узнав про больную матушку и малую сестрицу). Да и не до женихов мне было — все время семье посвящала. Но ведь каждой — что бы она ни говорила — каждой девушке в глубине души хочется, чтоб ее любили. Да и сердце не камень… Сама не заметила, как стал он для меня отдушиной в жизни, светом в окне. Это был первый человек, который ничего не просил у меня, а давал сам: тепло, заботу, любовь. Он даже матушке сумел понравиться. Сестрица, правда, Вольгастра недолюбливала… Да только я надеялась, что постепенно, со временем, сестрица сменит гнев на милость. Семья его у нас в поселке жила, торговлей занимались, и Вольгастру приходилось часто уезжать по делам. Ждала я его из каждой поездки как никого и никогда не ждала. Знаю, что и сама нравилась ему, да ни как-нибудь, а по-настоящему.
Через несколько месяцев после знакомства он привел меня к себе в дом на какой-то семейный праздник и в присутствии всех родных сказал, что нашел себе невесту. Просил принять меня и полюбить. И его отец, и замужние сестры, и дедушка старый, вся остальная родня Вольгастра, собравшаяся в тот день в их доме — все они хорошо меня приняли. Больше того: искренне радовались, и, как мне показалось, были очень довольны, не знали, куда меня посадить, чем угостить, но вот его мать…
Она всем в семье заправляла, в торговых делах полностью счета вела, а уж голос… Ей бы роту стражи в подчинение — дисциплина там была бы всем на зависть! Так вот, увидев меня, она при всех первым делом зашумела на сына: "Ты кого в дом привел?! Годил, годил, да и отхватил неизвестно чего! Старую девку себе приглядел! Что, хуже не мог найти!? Смерти моей хочешь? Да в ее возрасте уже своих детей сватать надо! Такую ли тебе невесту надо!? За тебя, сокола моего, любая пойдет! Захочешь — и высокородную себе сосватаешь, да с королевским приданым! Этакий-то молодец, всем на загляденье — да чтоб этой никому не нужной девке достался?! Не бывать такому! Никогда не бывать! Ведь у Лийки этой, без меры в девках засидевшейся, камнями на шее семья висит, и эта старая дура, которую ты невестой хочешь назвать, отказываться от них не собирается! Кому этакое счастье надобно?! Довесок к ее приданому — две бабы ненужные! Да они ж с нее обе век не свалятся: что мамаша парализованная, что сестра-бездельница! Нечего сказать, порадовал сынок мать на старости лет! Глаза б мои ее не видели! От меня согласия на свадьбу не дождетесь!". Отвернулась, да так и просидела ко мне спиной все то время, пока я у них была. Вольгастр при всех мне на шею жемчужное ожерелье надел. По нашим законам, белое ожерелье невестам дарят при помолвке, и другого украшения на шее до свадьбы она носить не должна. Когда уходила от них, мать его мне в спину словами запустила, как камнем: "У-у, товар залежалый!".