Эрбат. Пленники дорог
Шрифт:
Тропинка оборвалась на лесной полянке, заросшей, как это ни удивительно, яркими полевыми цветами. Именно сюда-то, на эту поляну, я и торопилась. Посреди высокой травы стоял небольшой домик — здесь жила ведунья. Хоть и не до окрестных красивостей мне было в ту минуту, и видела всю эту красоту уже много раз, а какой-то частью души поневоле залюбовалась. Даже чуть-чуть полегче стало. Первое время меня удивляло: как это полевые цветы и травы растут в лесу, да еще умудряются вымахать чуть ли не в человеческий рост? Потом Марида мне рассказала, что сама сеет у своего дома семена любимых растений, ну и без волшбы над ними тоже не обходится.
Ведунья сидела на лавочке перед домом. Глаза у нее были закрыты: похоже, разморило бедную на теплом вечернем солнышке, и она задремала. Палочка, на которую ведунья опиралась при ходьбе, лежала рядом. Высокая, уже старая женщина. Чувствуется, что когда-то в молодости была очень красива. Даже сейчас в ней нет-нет, да и промелькнет нечто такое, не позволяющее в этом сомневаться. Мне нравилась эта женщина, хотя многие ее побаивались. Да и она ко мне хорошо относилась. Иногда, наблюдая за ней, за ее словами, движениями, мне казалось, что Марида знатного происхождения. Во всяком случае, многое из ее речей, поведения, того, как и чему она учила меня все эти годы, давало кое-какие основания считать ведунью не простой сельской бабой. Не знаю, что такого особенного было в этой старой женщине, но к ней с уважением и робостью относились даже самые грубые люди, и занятия ведовством тут были не при чем. Но что делать высокородной в нашей глуши? Да и не слыхала я, чтобы знатные люди ведовством занимались — это удел простолюдинов, часто даже изгнанников. Дело ведь как обстоит: с одной стороны к ведунам за помощью идут, а с другой, если что не так, им же в полной мере от людей и достается. Всяко бывает в жизни… В последнее время без палочки ходить нашей ведунье становилось сложно, быстро уставала — годы уже брали свое. Вот и сейчас, находилась, видимо, за день, приморилась, бедная, а тут я со своим горем…
Но будить ее не пришлось. Стоило подойти к крыльцу, как Марида, не открывая глаз, спросила с едва заметной усмешкой:
— Что-то ты долго добиралась до меня. Давненько жду, даже поспать успела. Заблудилась или заглянула куда по дороге?
Я потерянно стояла перед ней, не зная, с чего начать. Слезы снова, помимо воли, стали накапливаться в глазах. Все заготовленные по дороге слова вылетели из головы. Марида тем временем открыла глаза, внимательно оглядела меня и усмехнулась, уже не скрывая.
— Вижу, где пропадала. Под березкой слезы лила или под елочкой? Надо же, а я, грешным делом, считала, что ты плакать не умеешь! — не дожидаясь от меня ответа, она кивнула на место подле себя. — Садись, в ногах правды нет.
Когда я присела на лавочку, а Марида своими длинными пальцами сняла с моих волос прилипшую травинку
— Так, вижу, в березнячке прохлаждалась. Ну что ж, место хорошее, светлое. Для душевных переживаний лучше не найти. Нервных девок успокаивает лучше всякой настойки с валерьянкой. Надеюсь, хорошо время провела, целебным воздухом подышала? А от меня тебе что надо?
Я собралась с силами и прошептала:
— Верни мне Вольгастра. Ты можешь, я знаю…
— Извини, дорогая, — хмыкнула ведунья, — насчет этого не ко мне. Молод он для меня, да и не в моем вкусе.
— Марида, пусть он ко мне вернется… Ну что тебе стоит!
— Что, заплутал где, бедняга? Неужто пропал, сердешный? Ай, вот беда-то! Так ты лучше к соседям сходи, собачку у них возьми, пусть она поищет. Подсказать, какая из них лучше с пропажами управляется? Вот, я слышала, Трезор у…
— Пусть Вольгастр останется со мной… Сделай так…
— Так и с этим, хвала Пресветлым Небесам, все в порядке! Он с нами, не помер, не болен. Насколько мне известно, он жив, здоров и весьма доволен этим! Не беспокойся: кто-кто, а уж Вольгастр не покинет нас еще многие-многие годы!
Я почувствовала, что начинаю злиться. Даже слезы пропали. Ясно, что ведунье известно обо всем. Для чего же она играет со мной, как кошка с мышкой?
— Марида, ты знаешь, о чем я прошу! Сделай, что тебе стоит? Поворожи, поколдуй…
— Ишь, чего удумала: поворожи ей, да поколдуй!.. Может, ты о чем таком запретном толкуешь, о котором и подумать страшно? Да и откуда же мне, старой, больной, одинокой женщине знать, о чем ты просишь? Все и обо всех знают лишь Великие Небеса! Мне же из лесной глухомани не видно, что у вас в Большом Дворе происходит. Спасибо, если принесет кто весточку — с того и узнаю, что на свете творится! Сижу одна — одинешенька в своей избушке, или вот на крылечке, птиц слушаю, травки собираю, уставшие косточки на солнышке грею…
— Марида!..
— Что, Марида? Ты ко мне прибежала, не можешь связать двух слов, не здороваешься, не интересуешься, жива я, или уже померла, не объясняя, в чем дело, что случилось — и сразу начинаешь что-то просить! Только вот что тебе надо, мне, старой, не ясно.
Я растерянно молчала. О чем говорить, если ведунья явно издевается надо мной!? Она всегда и обо всем знала, что происходит не только у нас, но и во всей округе. Если сейчас она так ведет себя, то это явно неспроста.
Какое-то время мы обе молчали, лишь у меня в глазах потихоньку вновь стали копиться слезы. Затем ведунья, искоса посмотрев на меня, безжалостно спросила:
— Что, бросил?
От такого прямого, беспощадного вопроса, у меня перехватило горло, и я лишь слабо кивнула в ответ.
— Вот с этого и надо было начинать, а то пришла, и давай причитать — верни, пропало, потеряла… Ну прямо добро в мешках исчезло неизвестно куда! Рассказывай.
Вздохнув и вытерев вновь набежавшие слезы, я начала с того, как заглянула к нам вчера вечером соседка. Терпеть ее, сплетницу, не могу, да и она меня не очень жалует, но раз заглянула — не гнать же! А еще соседка приходится матери Вольгастра троюродной сестрой, так что мне поневоле приходится быть внимательной. Высказав последние поселковые новости, она спросила, не собираюсь ли завтра идти встречать Вольгастра. А я и не знала, что он приезжает! Собралась было сразу бежать к его родителям, да соседка остановила. Мол, знает, когда Вольгастр прибудет, тоже идет встречать — на семейный праздник приглашена — так что и меня захватит по дороге. При ней, мол, его мать очень шуметь не будет. Улыбка ее ехидная мне не понравилась, физиономия довольная, да и фраза, оброненная соседкой на прощание, внесла в душу беспокойство. "Ты ему подарок приготовила, так и он домой с подарочком для тебя заявится! Не знаю, правда, довольнешенька ли будешь, ну да от любимого все стерпишь" (а о подарке, что я суженому купила, весь поселок судачил).
Соседка ушла, а мне отчего-то не по себе стало. Иногда появляется у людей предчувствие, что вот-вот должно произойти что-то плохое. Вроде все в порядке, и оснований для тревог никаких нет, а ты мечешься, маешься, места себе не находишь! Так вот и у меня весь вечер все из рук валилось, вспоминались намеки вокруг, шепотки за спиной, сочувственные взгляды. Раньше я на все это никакого внимания не обращала, а тут как заразила меня гостья тяжелыми думами. С чего бы это? И вообще: зачем она ко мне заходила, и о каком празднике говорила? До ближайшего праздника еще ой как далеко, да и кто же летом, в страду, праздники справляет? Меня раньше соседушка не баловала своим вниманием, а тут — сама любезность! Ее прямо распирало от желания увидеть своими глазами, не пропустить что-то крайне любопытное.
Сегодня, только соседка за мной зашла (да не одна заявилась, паразитка, а с двумя своими закадычными приятельницами — такими же сплетницами), я как на крыльях полетела, еле за мной поспевали, да все же чуть опоздали. Торговый обоз Вольгастра уже пришел, только вот украшен был отчего-то как свадебный поезд. И крыльцо у дома родителей Вольгастра было в цветах и лентах — так обычно молодых после свадьбы встречают. Я сначала не поняла в чем дело, да непонятно почему сердце как в пропасть ухнуло, и будто столбняк на меня напал.