Эрбат. Пленники судьбы
Шрифт:
— Папа!..
Граф недоуменно оглянулся. К нему со всех ног бежал грязный, замызганный, невероятно худой мальчишка с наголо обритой головой. Это же Дариан… Граф чуть не выругался вслух. Да что же это такое, а?! Как его люди допустили до того, что этот никчемный мальчишка может свободно ходить по двору?! Где слуги, куда смотрит Гарла? Ведь сказано же было старой дуре — приглядывай во все глаза за этим блеклым выродком!.. Какой позор — услышать подобное обращение от грязного раба, пусть даже этот мальчишка по недоразумению и был сыном Кристелин!..
Вдобавок ко всему паршивец уронил, чуть ли не посередине двора, корзину с конским навозом, и при том сам так ужасно воняет!.. Эта вонь — она даже перебивает запах дорогой туалетной воды, которой прекрасный граф пользуется постоянно! Какой ужас! Что о графе Д'Диаманте может подумать приехавший гость, с которым у очаровательного хозяина этого замка были связаны далеко идущие планы? Раздражение графа достигло предела, и его безупречно-красивое лицо перекосила злая гримаса. Не в силах сдержаться, он со всего размаха огрел хлыстом подбежавшего к нему сына.
— Пшел вон, дурак! Вон, я сказал! — и граф, брезгливо оттолкнув ногой ребенка, тронул поводья у своего коня.
Дариан, словно оглушенный, остался стоять на месте, и до него донесся голос графа.
— Кто это? Не обращайте внимания, дорогой друг! Это — один из моих рабов, нездоровый на голову мальчишка. Такие никчемные людишки имеются у многих хозяев, и я — не исключение. Скверный раб, способный только ковыряться в грязи, и которого давно следовало бы продать в Нерг, на каменоломни. Все одно ни на что иное этот мальчишка не годен. Местный дурачок, над которым все смеются… Только из-за бесконечной доброты моей жены, которая питает к мальчишке непонятную привязанность, этот бездельник еще живет здесь, а не ковыряется в отвалах на рудниках Нерга…
Дариан прижал руки к лицу. Удар графа был сильным, еще хорошо, что хлыст глаз не задел, иначе парнишка вполне мог остаться без глаза… Однако именно этот удар стряхнул с ребенка сонное оцепенение. Но во много раз больнее другое — услышать такие слова отца, которые эхом повторялись в его ушах — «это никто, местный дурачок…»… Будучи не в силах сдержаться, и прижав руку к лицу, парнишка стремглав бросился со двора. Быстрее спрятаться, скрыться от всех, и, прежде всего от отца и Гарлы! Ему что-то кричали вслед, требовали вернуться, подобрать корзину, убрать рассыпанное и вернуться на конюшню… Дариан даже не стал оборачиваться. Он знал, где сумеет отсидеться до темноты…
Прибежал в сад, и спрятался в густых кустах от чужих глаз, а затем незаметно добрался до нужного места, благо идти было недалеко — все же сад при замке был не очень велик. Вот и она, самая крайняя из трех каменных беседок, небольшой полукруглый грот, почти полностью обвитый какими-то вьющимися растениями. Дариан знал, что внутри этой беседки, под тяжелой мраморной скамьей, есть небольшое углубление, прикрытое тщательно подогнанными досками.
Когда-то в этом гроте был небольшой фонтан, вода из которого стекала внутрь, в особый каменный резервуар, который находился как раз под каменной скамьей, а уж позже оттуда, из этого самого резервуара, вода по трубам вновь подавалась в фонтан… Однако уже много лет назад что-то испортилось в системе, подающей воду, а пригласить в замок хорошего механика, чтоб все отремонтировал и привел в порядок, постоянно было как-то не с руки. С тех пор фонтан не работал, и внутри резервуара было сухо. Но сверху он так же, как и раньше, был прикрыт досками, которые при желании можно приподнять, а затем вновь аккуратно уложить на место.
Дариан и Кристелин уже давненько обнаружили это небольшое укрытие. Тогда, по своей обычной привычке исследовать все до конца, молодая женщина захотела узнать, куда раньше уходила вода из когда-то работающего фонтана. Мать вспомнила о том совсем недавно, за день до своей гибели, когда она думала, куда им спрятать самое необходимое, что они собирались спрятать. Взрослому человеку то углубление под скамьей было где-то по пояс, а вот ребенок вполне мог там не только сидеть, но даже лежать. Именно сюда, в этот самый резервуар, Кристелин вместе с сыном успела принести часть из тех вещей, которые собиралась взять с собой в дорогу.
Мальчику не составило труда незаметно проскользнуть в беседку и приподнять пару досок под скамьей. С замирающим сердцем поглядел внутрь… Туго набитый дорожный мешок, положенный в тот день матерью, был на месте, его никто не трогал — просто не нашли припрятанное. Очень хорошо!
Забраться внутрь, тщательно опустить за собой доски на прежнее место — это заняло совсем немного времени. И пусть в том каменном резервуаре взрослому человеку можно было сидеть лишь немного согнувшись, но вот ребенку прятаться здесь — в самый раз. В том резервуаре было прохладно, и Дариан был надежно спрятан от вездесущих глаз. Сейчас он был один, и его никто не видел. И еще рядом был дорожный мешок…
Уже давно Кристелин с сыном понемногу переносили сюда те вещи, которые собирались взять с собой в дорогу — делать это надо было осторожно, чтоб никто из слуг не догадался о том, что мать и сын что-то прячут в саду. Оттого сейчас в дорожном мешке было сложено далеко не все из того, что они собирались взять с собой в дальний и долгий путь до Валниена. Остальные вещи мать собиралась принести той ночью, когда они собирались бежать отсюда, и когда ее убили…
Сжавшись в комок и находясь в темноте, отгородившись от внешнего мира, мальчик почувствовал себя в относительной безопасности, хотя жестокие слова отца по-прежнему сверлили мозг… Дариан уткнулся лицом в плотный холст мешка. Удивительно, но от него шел чуть ощутимый запах матери… А, да, там же лежит ее платье, то самое, в котором она много лет назад бежала из родного дома! Мама зачем-то положила это свое старое платье к его вещам… Наверное, просто не хотела оставлять ничего здесь, в этом доме, где она никому не нужна…
И тут впервые за все то время, что прошло после смерти матери — тут впервые Дариан заплакал, пусть и беззвучно. До того он не мог выдавить из себя и слезинки, но сейчас слезы полились сами, будто кто-то одним ударом разрушил ту холодную стену, за которой он оказался после смерти матери. Вновь на него нахлынули воспоминания, и снова к горлу подступила острая горечь утраты. Слезы лились безостановочно, сами собой, но вместе со слезами выходила та безысходная боль и острая горечь утраты, что все это время сидела в нем, а легкий знакомый запах, исходивший от лежащего в мешке старого платья матери, успокаивал и давал почти забытое чувство защищенности. Стоило закрыть глаза, и чувствовать этот едва ощутимый запах, как начинало казаться, что теплая ладонь вот-вот коснется его волос, и через мгновение он окажется в объятиях матери… Легкий запах одежды сделал больше, чем иной врач, и на душу ребенка стал нисходить покой. Пусть мамы уже нет на этом свете, но она все равно с ним. Он это чувствует, знает, понимает… Даже саднящая боль на лице от удара хлыста стала отступать, и Дариан сам не заметил, как заснул, и его сон впервые за последнее время был спокойным и без рвущих душу кошмаров…
Проснулся он как от боли в затекшем теле, так и от мужских голосов неподалеку. Мальчик вслушался — это двое из тех, с кем он делил рабский барак.
— Убей — не знаю, где искать этого парня! И здесь его нет! А ведь, кажись, все обыскали! Где он может прятаться?
— Где, где… Понятно где — в доме. Там хорошенько поискать надо по кладовкам да темным углам! Забился, поди, куда подальше, и трясется от страха.
— Есть от чего трястись! Граф, говорят, на хозяйку чуть ли не орал в полный голос, что она, полоротая, за мальчишкой не углядела, и тот на глаза иноземному гостю объявился… Хозяин, конечно, перед иноземцем выкрутился, но госпоже Гарле от мужа все одно попало. А пацан еще и заговорил!..