Ересь
Шрифт:
На первой же площадке была невысокая деревянная дверь с надписью: «Доктор Р. Мерсер, заместитель ректора». Воровато оглянувшись по сторонам, я сунул ключ в замок, без усилия повернул его и скользнул внутрь. Всего два часа тому назад Роджер покинул эту комнату, даже не подозревая о том, что ему уже не суждено вернуться. На миг мне послышались над головой легкие, частые шаги. Я замер, насторожился, но скоро все стихло.
Я никак не ожидал увидеть того, что предстало моим глазам: комната была разгромлена, книги и карты сброшены с полок и раскиданы по полу, одежда выброшена из сундуков и ящиков и тоже валяется на полу. Толстый ковер скатали и оттащили в сторону; судя по следам, кто-то пытался вырвать доску из пола. Одно из двух: либо Роджер покидал комнату
Комната была длинная, с высоким потолком; узкие окна в одной стене выходили на квадратный двор, другие — на улицу. В этой стене был еще широкий камин, выложенный кирпичом, напротив которого стоял массивный дубовый стол с красивыми резными ножками. С противоположной от входной двери стороны виднелись три ступеньки и распахнутая дверь. Ладони у меня вдруг вспотели, и биение собственного сердца буквально оглушило меня: я вспомнил услышанные ранее шаги. Что, если доносились они вовсе не сверху, а из соседней комнаты, где притаился злоумышленник. Я прихватил единственный предмет в комнате, годившийся в качестве оружия самозащиты, — кочергу с каминной решетки — и, крепко сжимая ее обеими руками, на цыпочках двинулся к раскрытой двери. Зашел, занес кочергу… В маленькой комнате не было никого. Только простая кровать на колесиках (из тех, что можно днем закатывать под более высокую), рукомойник и тяжелый дубовый шкаф с резными дверцами. Эта маленькая спальня тоже подверглась обыску: простыни были грубо сорваны с кровати, глиняный кувшин сброшен с умывальника и разлетелся на куски. Подойдя ближе, я увидел, что соломенный матрас вспорот в нескольких местах. В углу комнаты обнаружилась еще одна дверь — маленькая, утопленная в стене. Я подергал ручку, но дверь была заперта. Когда я постучал по ней, то, судя по гулкому эху, пришел к выводу, что за ней скрывается лестница, ведущая в верхние этажи башни. С кочергой наготове я заглянул за тяжелые оконные портьеры и под кровать, но и там никого не обнаружил.
Итак, я был один. Успокоившись на этот счет, я вернулся в кабинет и аккуратно запер за собой дверь, чтобы без помех обыскать его. Но с чего начать в таком хаосе? Комната была набита самой разнообразной мебелью из крепкого дуба. Тот, кто обыскивал кабинет до меня, перевернул стулья, проволок по полу сундук и взломал его, выставив напоказ хранившиеся в нем книги. Этот человек рылся в вещах Роджера торопливо и с такой настойчивостью, что было ясно: он твердо рассчитывал найти здесь нечто весьма ценное. Но вот удалось ему это или нет?.. И если нет, смогу ли я найти? И если найду, пойму ли, что это именно то, что мне нужно?
Красивый письменный стол был весь завален бумагами и перьями. Небольшую бронзовую астролябию сбросили на пол. Я наклонился, чтобы поднять ее, и увидел, что стрелка погнулась. Рядом с астролябией под столом валялся еще какой-то темный, свернувшийся спиралью предмет. Заинтересовавшись необычной формой, я вытащил его на свет и понял, что это просто-напросто длинная полоска давно уже засохшей апельсиновой кожуры. Затем я торопливо просмотрел бумаги на столе, но если в них и таилась разгадка смерти хозяина кабинета, то, чтобы разобрать все эти рукописи и прочесть их, требовалось чересчур много времени.
Из стола были вытащены все ящики. Я проверил каждый — нет ли двойного дна, — однако ничего не обнаружил. Я даже высыпал на пол содержимое этих ящиков, благо все и так было перемешано. В конце концов я почувствовал усталость и отвращение к этому занятию. Что я здесь делаю? Я же понятия не имею, что надо искать.
В верхнем левом ящике мне попался небольшой кожаный бювар. Я открыл его в надежде, что там, возможно, хранятся письма или какие-то записки за последние дни, которые могут пролить свет на происшествие. Освободил место на столе и раскрыл бювар. Из него выпала тонкая книжица в кожаном переплете. Я пролистал ее: это был календарь-ежедневник на 1583 год. Страницы размечены по дням недели, наверху каждой страницы обозначен месяц и выписаны соответствующие
Пока я искал страницу с датой двадцать второе мая, я отметил одну особенность этого календаря: на каждый день были проставлены две даты, одна черными типографскими чернилами, другая — красными от руки. Красная дата на десять дней опережала черную. Я сразу понял, что это такое, потому что видел то же самое в календаре у французского посла: красная дата проставлялась по новому стилю, который с прошлого октября был введен во всех католических странах буллой папы Григория Inter gravissimas. Англия и другие реформаторские государства нововведение не приняли, так как не подчинялись авторитету папы, и я слышал, как посол жаловался: мол, теперь переписка между послами в разных странах и чиновниками на родине превратилась в сплошную головоломку, ибо никто не знает, где дата по старому стилю, где по новому. Сам он для верности проставлял обе даты. Но зачем, спрашивается, понадобился григорианский календарь английскому протестанту Роджеру Мерсеру?
Вот и сегодняшняя страница: двадцать второе мая (первое июня). Красивым почерком, с легким наклоном, Роджер вписал время и место диспута: «Дж. Бруно пр. Андерхилла Шк. бог. 5», гласила запись. Я присмотрелся и увидел еще одну запись под той же датой: в левом верхнем углу стояла пометка «Дж». Я даже заморгал, так пристально я всматривался. Что это — имя человека, с которым Мерсер должен был встретиться? Если «Дж» — первые буквы имени, область поисков заметно сужалась. На предыдущей странице, 21 (31) мая, имелся лишь какой-то причудливый символ, кружок, пересеченный линиями, вроде колеса со спицами.
Пролистывая книжку в обратном направлении, я регулярно обнаруживал этот знак примерно раз в десять дней, в разные дни недели. Явно какой-то секретный код, но мне не разгадать его. Инициал «Дж» казался мне более существенным намеком. Я подносил дневник все ближе к носу и учуял, наконец, странный аромат: апельсин. Сперва я подумал, что запах исходит от моих пальцев — я же поднимал с пола корку, — однако, понюхав пальцы и книжку, убедился, что запах исходит от страниц календаря. Впрочем, не так уж странно: если Роджер Мерсер любил полакомиться апельсинами, то мог вполне брызнуть соком на свой календарь — вчера я имел возможность убедиться, что ест он не слишком аккуратно. И все же какая-то мысль крутилась у меня в мозгу, когда я принюхивался к календарю. И вдруг меня осенило. Я даже выругался: надо же быть таким ослом!
В этот самый момент дверь шкафа заскрипела, поворачиваясь на старых петлях, и я чуть из башмаков не выскочил. Инстинктивно сунул календарь под рубашку, за пояс штанов, и резко обернулся: никого. Дверь подалась под собственной тяжестью. Распахнув дверь шкафа пошире, я сначала увидел только груды одежды, разбросанной неизвестным во время обыска, а потом заметил и какой-то небольшой темный предмет в глубине, накрытый старым одеялом. Отбросив одеяло в сторону, я обнаружил под ним маленький деревянный ларец с массивным замком, окованный металлическими скобами. Я выволок его на свет, и тут ларец вдруг вывернулся у меня из рук и с грохотом обрушился на пол. Я замер, затаив дыхание: сейчас кто-нибудь прибежит на шум и застанет меня в комнате покойника. Но нет, тишина.
Когда ларец упал, я сквозь грохот расслышал в нем звон монет. Стало быть, это сейф Роджера Мерсера, по-видимому битком набитый золотом. Не слишком-то тщательно он прятал свою казну. Однако тот, кто разгромил комнату, деньгами пренебрег. И на теле Роджера остался нетронутый кошелек. Стало быть, деньги убийцу не интересовали. Но ради чего люди убивают, если не ради денег? Бывает, убивают из мести, прикидывал я, бывает, из страха перед разоблачением.
Стоит наведаться к привратнику, решил я, и расспросить обо всех калитках, замках и ключах: тот, кто обыскивал комнату Роджера, очевидно, отпер дверь в кабинет, а потом, уходя, запер ее за собой.