Ересь
Шрифт:
Хотя нет, доказательства у меня все же есть. Если все вокруг нас это обман и иллюзия, то, в этом и только в этом случае, может существовать абсолютно что угодно. Гороскопы, знахари, провидцы или оракулы, сверхъестественные силы и прочее. В имитируемом мире это все имеет место быть.
А значит, следует обращать внимание на все возможные знаки судьбы… Как же сложно…
Я обратил на это внимание, когда до чёртиков начал бояться цифр. В прошлом году я сломал руку, и перелом принес мне очень много неудобств, из-за которых мне пришлось долго вставать опять «в строй». Я уже был готов делать что угодно, лишь
Зависимость от цифр же пришла вместе с этим. В кафе, за несколько часов до перелома мне выпал заказ номер 666. Я ухмыльнулся, положил талончик в карман и пошел дальше по своим делам. А теперь, вспоминая об этом я начал видеть цифры повсюду. В каждой этикетке, номерах машин и ценниках — я вижу шестерки и не могу оторвать от них взгляд. Они начали влиять на принятия моих решений, и мне это совсем не по душе.
Раньше я боялся только женщин и собак, теперь же боюсь ещё и цифр. Страшно жить мной, скажу я вам.
И вот, появляется идея о симуляции, в которую отлично вписывается влияние внешних знаков и понятие "судьбы" в целом. Странно …
5
Майские фестивали наполнены сумасшествием, но таким, приятным глазам и телу. Созерцание величин, больших и малых. Зрелище, которое тебе запрещено, но если никто не узнает — то любуйся. Вот и жить я начал, как на майском фестивале.
Кажется, схожу с ума и сдохну скоро, но все равно пытаюсь всем вокруг что-то доказать. Что вселенная — рисунок звёзд и природы талантливым ребенком, а мы — симуляция, нелюбимые дети создателя. Жизнь состоит из испытаний, и когда наконец ты находишь из них выход — приписываются граничные условия и всё, ты снова связан по рукам и ногам. Раб системы и обстоятельств, подсос культуры, вечный мертвый ребенок во взрослом теле.
Сегодня я мёрзну. Думаю. Оживляю собственные воспоминания. Мои воспоминания заложены в мелочах. В дисках с музыкой, в маленьких фигурках и вкусняшках. Вот, например, воздушный рис — я его обожал в детстве. А потом отравился, мама сказала, что им. Но на самом деле он вовсе не при чем, но запомнил, что рис — это плохо, с тех пор не ем.
Или вот, например, шоколадные шарики. Шоколадные шарики с молоком — это вкусно. Но они разные бывают. Бывают со львом, или с зайчиком — и это невероятно. Так много всего необычного, в таких, казалось, обычных вещах.
А бывают такие, со вкусом…. Как сказать то? Это похоже по вкусу на утро перед экзаменом, на час пик в метров на вторник или на ситуацию, когда ждёшь зимой в подъезде, пока ключи принесут. Вкус десяти шагов до рая.
Вот такие были и те колечки, мерзкие, безвкусные и странные. Со вкусом разочарования и голых отрубей. Казалось, тогда они были самые вкусные…
Когда я был молод — сбегал в другой город ради девушки. Денег не было, поэтому я взял на сутки из еды все, что было дома, а именно — эти дурацкие шарики. Я был на вокзале, сидел у кофейного аппарата. Так случилось, что моя карта на метро истекала, и все, что мне оставалась — это до двенадцати ночи доехать до вокзала и ждать утра на вокзале. В компании этих самых шариков.
И неужели эти воспоминания тоже пластиковые? Неужели то, что я чувствовал тогда — это ложь? Выдуманная, прописанная кем-то судьба? Не смотря на обстоятельства — я тогда был абсолютно счастлив. В компании гитары и шоколадных шариков прошел ту ночь, создав себе воспоминания на жизнь вперёд. И это ведь не приснилось, было на самом деле.
А если все правда… Все эти гипотезы о том, что, засыпая мы перезагружаемся… Или то, что каждый раз в ситуации, близкой к смерти мы действительно умираем и продолжаем существовать в параллельной реальности, где шарики уже совсем не такие вкусные, и та девушка к нам холодно относится, и сами мы — плод чьей-то больной фантазии.
6
Крик о помощи очень плохо слышен, если кричать его из лужи. Все отлично его слышат, если ты про кричишь это сверху. Если ты сидишь выше людей, то все тебя слышат и видят, ведь ты им интересен. Ты удобен, а может даже и талантлив. В нашей симуляции ты обязан быть полезен. Лишь после того, как ты оказался пару раз приятен или полезен — тобой заинтересуются, как человеком. Грубо говоря ты зарабатываешь очки, которыми потом расплатишься за диалог или взаимную помощь. Да, грубо и странно, но до безумия просто.
А если ты персонаж низший, то автоматически становишься очередной запиской в "Собачьем кайфе», нужным разве-что посмеяться, или вспомнить, каким раньше ты был.
А ты был гордым, великой фигурой на горизонте жизни многих людей. Интересен, красив, строен и приятен. А сейчас — что это? Морально скомканный кусок плоти, обозванный обществом гадким словом «знакомый». Абсолютно ничего не значащий. Ты, возможно, наивно думал, что идешь с кем-то рука об руку, но, как оказалось, ты был лишь очередной ступенькой. А оборачиваясь на прошлое ты понимаешь, что никогда ты и ни с кем рука об руку то и не шел.
И я понял, наконец, что все, что имеет смысл в этой спрограммированной судьбой жизни — это мой маленький салют. Прямо как в той песне. Моя жизнь — это салют. Не такой яркий, как у многих, но это мой личный маленький праздник. Где я — самый большой и самый главный. И все со мной рядом, в единении. Обнимаются и смотрят на небо. И все вокруг — влюблены во всех и каждого. Все счастливы, и никто не уйдет обиженным. Больше никогда и никто…
Мутный разум и глаза как у ребенка — это все, что у меня осталось. Но это моё, личное, только для меня. Мой маленький салют.
7
Я смотрел на горизонт и понял — что вот он, неоднозначный и глупый конец моей глупой и бездарной. Гнавшись за мыслями о ненастоящем я так и не заметил настоящего, отчего потерял всяческий смысл дальнейшей погони.
Глупо, некрасиво внутри, но чертовски прекрасно снаружи. Я смотрел на реку, памятник Петру 1 вдалеке, стройку и огоньки улиц и Третьяковской галереи, которые заканчивались где-то в неосязаемой дали. Как хотелось бы сейчас прыгнуть и улететь вдоль этой реки, чтобы резко и разом стать выше всего этого. Выше скромных и почти мертвых московских деревьев, выше башенных кранов и даже выше корабля Петра. Лететь вдаль, и больше никогда не позволить себе такой роскоши, как мысли.