Эрион. На краю мира

Чубарова Надежда Александрова

Одара проследила взглядом за всей системой трубок, по которым медленно сочилась вода, добавила чашку мутной, желтоватой жидкости в самую верхнюю емкость.

– Ба рассказывала, что в древности воду пили прямо из ручья, не очищая, – как бы между прочим произнесла Одара.

– В древности много чего странного было, – отозвался Тиарий. – Я бы не смог пить неочищенную.

– Да, я бы тоже…

Одара взглянула на мужа. Он сидел у стола, на котором стояла лампа, и, приблизившись к свету, сосредоточенно колупал обмалевший ботинок Тары, пытаясь починить его, чтоб прибрать до младшей дочери. Лица его Одара почти не видела, лишь густые русые волосы, которые свисали длинными прядями и явно мешали Тиарию: он то и дело поправлял

их. Одара хотела подойти, собрать его волосы в хвост на затылке, но сдержалась, удивившись этому своему порыву. Она всегда была сдержанной с ним, все тринадцать лет.

Тиарий был красивым мужчиной, это даже Одара признавала. Природа не обделила его ни внешностью, ни умом, ни силой. Даже кривой короткий шрам на левой скуле не портил его лицо. А то, что его семья несколько поколений жила в центре давало ему большие плюсы, особенно в юности, когда он был завидным женихом. Но Одара не любила его. Она все эти годы была хорошей женой, хозяйкой, матерью, но так и не смогла полюбить. Внешне их семья была образцом: никаких скандалов, всегда вежливые друг с другом. А уж как Тиарий смотрел на свою жену! Как восхищался ее красотой даже спустя тринадцать лет, будто они только-только познакомились. Но изо дня в день, как заклинание Одара мысленно проговаривала: «Я не люблю тебя». Она не решалась произнести это вслух, понимая, что ее муж – хороший человек, и обидеть его было бы несправедливо. Ведь он ничем не обижал ее. Вон, как соседи живут: дерутся через день, а в другой день просто кричат друг на друга. Тиарий был очень терпелив. Она сказала ему о своих чувствах лишь однажды, перед обрядом. Он ответил, что подождет и сделает все, чтоб она полюбила его. Но Одара ничего не могла с собой поделать. Нельзя заставить полюбить. Тем более, когда сердце уже занято. Или разбито.

– Ну вот. Может, еще какое-то время продержится. Тут бы кусочек шкуры пещерника… – Тиарий выпрямился и посмотрел на жену.

Это произошло так быстро и неожиданно – всего мгновение! – что Одара не успела отвести взгляд. И, смутившись, вдруг заметалась, переставляя банки на полке.

– Водоросли заканчиваются, – комментировала она, сердясь на саму себя.

– В ручье тоже почти не осталось, – поддержал разговор Тиарий. – Ни рыбы, ни водорослей… Рыба в этом году никому не попадалась. Люди понимают, что когда-нибудь даже водоросли исчезнут, и запасаются, не давая им разрастись. Неразумные…

– Нужно будет поэкономить…

– Я раздобуду, – уверенно сказал Тиарий.

– Ты слышал про девочку с окраины, которую на днях казнили?

– Да, слышал, – Тиарий помрачнел. – Я считаю, что давно пора пересмотреть законы. Ну, какая же она преступница?

– Она нарушила древний закон… – робко возразила Одара.

– Глупости это, а не закон! – возмутился Тиарий. – Разве может ребенок быть преступлением? И не важно, с одобрения общества он рожден или нет. Это новая жизнь, она всегда во благо. Этот закон уже давным-давно нужно отменить!

– И тогда все начнут творить, что им вздумается. Порядок нарушится.

– А от того, что казнят бедную девочку порядка станет в разы больше! – хмыкнул Тиарий. – Наказывать нужно истинных преступников: убийц и воров! А не глупых девчонок, которые виноваты лишь в том, что по наивности и неопытности посмели влюбиться и довериться мужчине.

Одара пристально посмотрела на мужа и промолчала.

– Знаешь, откуда пошел этот закон? – продолжил Тиарий. – Потому что камню нужна сила. Ба рассказывала, что в древности, когда после катастрофы только обосновалось поселение, нужно было очень много силы, чтоб охранять людей, чтоб построить стену. А откуда ее взять? Тот колдун создал очень жесткие условия: за любую провинность – казнь. Настоящие преступники быстро закончились, нужно было придумывать новые причины, чтоб подпитывать камень. Да все прекрасно понимают, что без камня нам не выжить! Но иногда доходит до абсурда! Люди

в то время боялись из жилищ выходить. Не так посмотрел, не то сказал – казнь… Сейчас при Готрине послабление настало. Но этот закон… – Тиарий покачал головой. – Это пережитки прошлого. Законы давно пора пересмотреть! И я не понимаю людей, которые ходят смотреть на это. А еще больше не понимаю родителей этой девочки, которые не заступились за свою дочь.

Одаре не нравился этот разговор, она уже пожалела, что начала его. Тиарий распалился, того и гляди, пойдет что-нибудь доказывать Готрину, а то и требовать отмены закона. Где это видано, чтоб кто-то оспаривал порядки? Так и до беды не далеко. Помнится, в старые времена за спор с колдуном тоже полагалась смертная казнь.

– Что-то девчонки задерживаются… – Одара попыталась сменить тему.

– Они у ба. Наверняка рассказывает им опять свои истории. Ты же знаешь, как они любят ее слушать.

– Или опять учит их читать, – вздохнула Одара.

– Ты так говоришь, как будто это плохо, – усмехнулся Тиарий.

– Глупости все это! Нужны полезные навыки: пищу добывать, одежду ремонтировать. А чтение им в жизни не пригодится, давно уже нечего читать. Я за свою жизнь не встретила ни одного написанного слова, и ничего, как-то обошлась без этого. И даже прекрасно себя чувствую. И какой толк, если бы я потратила годы на это пустое учение?

– Ну… всякое может случиться. Когда-нибудь это может им пригодиться.

– Не говори ерунды! Тебе пригодилось? По-моему, здесь, кроме тебя и ба, уже никто и не знает, как выглядят письмена. Ну, и кроме девчонок наших.

– Мне пока не пригодилось, но кто знает, что будет через год, через пять лет. – Тиарий подошел сзади к жене и нежно обнял ее.

– Ну, не знаю… – выдохнула она, млея от едва ощутимых поцелуев, которыми Тиарий покрывал ее шею, и одновременно противясь этому чувству. – Мне кажется, это пустая трата времени…

– Угу…

Щеки Одары разгорячились, она прикрыла глаза и слегка поежилась от мурашек, которых разбудили поцелуи Тиария. Не глядя, она машинально взяла с полки очередную банку и качнула ее.

– Жир тоже заканчивается…

– Угу… – отозвался Тиарий.

Мурашки уже добрались до затылка и легонько щекотали его. Вдруг послышался шорох в углу, со стороны кровати, и Одара будто очнулась. Она открыла глаза и отстранилась от мужа:

– Сейчас уже девочки придут.

– Ну и что? Мы ничего такого не делаем, – шептал он ей в ухо, и от его шепота снова просыпались навязчивые мурашки. – Я люблю тебя.

Одара не ответила. Сдержанно вздохнула, уставившись на вычурные тени на стене, едва шевелящиеся от пламени лампы. Брови ее дрогнули от каких-то никому неведомых страданий, но она промолчала. И как же Одара обрадовалась, когда шорох в углу повторился!

– Лила проснулась, – сказала она, мягко, но уверенно высвобождаясь из объятий мужа.

Он не пытался удержать ее.

Маленькая белокурая девочка села в постели и принялась тереть заспанные глазенки. Одара торопливо подошла к ней и присела рядом. Кровать была настолько низкой, что едва выступала над полом. Зато на ней была настоящая постель: старый матрас, застеленный латаной–перелатаной простыней, и одеяло, из-за множества заплаток, нашитых одна на другую, уже было не разобрать, какое оно было прежде. Все это хранилось в семье уже несколько поколений. Настоящая старинная постель – это было дорогое удовольствие, которое мог себе позволить не всякий. Да и невозможно было ее где-то раздобыть. Разве что выменять на что-нибудь такое же дорогое. Уже давно не из чего было изготовлять ткань, поэтому все тряпичное бережно хранилось, прикладывалось и передавалось по наследству. Оно стоило того: старинная ткань была мягкой на ощупь и такой приятной к телу, не сравнить с шуршащими пластиковыми одежками. Но ее осталось так мало, что даже ветхие лохмотья подшивали и штопали, пытаясь сохранить еще хоть ненадолго.