Ермак
Шрифт:
— От мясного духа задохнулся, — донесся голос.
Когда умершего унесли, атаман проговорил:
— Не-ет, опрокинуть их ударом в лоб силенок у нас не хватит. И прикинул я… Лазутчики донесли: карача на Сусканском мысу юрты свои вчера поставил. С ним вроде даже два его сына. Обнаглел — тут три версты всего, а он со всей семьей. Ежели стороной полвойском подобраться да изрубить людей карачи, остальные татарские заставы тоже снимут осаду с Кашлыка, побегут со всех сторон на выручку к караче.
Над строем
— Верно, атаман!
— Побегут!
— И тут вторым полвойском ударить им с тыла.
— Дадим им шороху.
— Отомстим за атамана Кольца.
— И осаду прорвем.
— Тихо! — проговорил Ермак. — Гул быстро утих.
— Верно, и за Ивана Кольцо пришла пора расплату сделать… И помните, братушки, биться свирепо и никого не жалеть — другого случая сбросить смертельную удавку у нас не будет!
— Не жале-еть! — взметнулось над строем. Казаки и стрельцы затрясли над головами пищалями, топорами, саблями…
Под покровом ночи Игичей вел людей Мещеряка по таежной тропе. Вогул шел впереди, за ним Мещеряк, далее цепочкой казаки. Похрустывал под ногами смерзшийся снег.
Неожиданно Игичей остановился, ткнул рукой вперед:
— Вот!
Впереди виднелись с полдюжины юрт, меж которых стояли повозки, горело несколько костров, маячили у огня охранники.
— Так, — удовлетворенно произнес Мещеряк.
— Сам карача — в той большой юрте, — сказал Игичей и усмехнулся. — Карача холода боится, его всегда голые наложницы в постели греют.
— Счас мы его погреем, — сказал Мещеряк. — А ты ступай назад, этой же дорогой подмогу нам приведешь!
…Задрав кверху бороду, карача сладко похрапывал, справа и слева от него лежали с закрытыми глазами наложницы; все были укрыты одним шелковым бухарским одеялом.
От затрещавших враз выстрелов обнаженные наложницы с визгом сорвались с постели, подхватился и сам карача.
— Что? Кто?! Стража-а! — заорал он.
Вбежало двое телохранителей.
— Казаки, великий хан!
— Я — карача! — взвизгнул он. — Откуда взялись казаки?
— Из лесу, великий!
Пули начали пробивать кошму юрт. Вбежавшие слуги торопливо одевали карачу. Наложницы, подвывая, тоже натягивали на себя одежды. А выстрелы все трещали, приближаясь.
— Скорее, скорее! — орал карача. — Где мои сыновья?
— Они уже бьются с врагами, повелитель, — сказал один из слуг и повалился на ковер с залитым кровью лицом — пуля угодила ему в голову. Карача закричал:
— Послать гонцов на все заставы! Пусть идут на помощь!
На посту, устроенном с внутренней стороны частокола, стояли Ермак и Черкас Александров. Небо на востоке уже желтело, наступал рассвет.
— Ну? — спросил Ермак. — У тебя слух острый.
— Ничего не слышно, — ответил Александров. — Пищальный бой в лесу глохнет. Да и ветерок от нас тянет.
Еще постояли в молчании.
— Может, они счас уже не саблях сошлись, — сказал Черкас.
— Может… Гляди-ка, что там?!
На ближней заставе, где татары вчера жарили на вертеле мясо, в отсветах костров замелькали тени.
— Они вроде снимаются…
— Значит, Мещеряк дает им жару. Поднимаем людей. Черкас!
Мещеряк с обнаженной саблей перепрыгнул через какую-то канаву, и тут же на него кинулись двое татар. Зазвенела сталь. Со всех сторон к юртам бежали с криком казаки, тоже с ходу врезались в битву. Было уже совсем светло.
…Мещеряк с окровавленной саблей, перепрыгивая через трупы татар, бежал к коновязи, где стояло около дюжины татарских лошадей под седлами, вскочил на коня.
— Братцы! Лупи и-их! Карачу живым взять!
И бросил коня в гущу битвы. На остальных лошадей тоже повскакивали казаки, ринулись за Мещеряком.
Карача бешено мчался впереди двух телохранителей. На пригорке остановил танцующего коня, вскричал:
— Где мои сыновья?!
— Они погибли, повелитель…
— О-о! — взвыл карача, свалился с коня. Один из телохранителей бросил на землю, из которой уже ощетинилась молодая травка, коврик, карача упал на него коленями и стал молиться, протягивая руки на восток, где всходило веселое солнце.
У ворот Кашлыка толпилось десятков семь-восемь казаков и стрельцов, вооруженных пищалями, саблями, топорами, пиками.
Ермак дал знак открыть ворота, повернулся к Александрову.
— Коли что — два десятка казаков тебе хватит, чтоб удержать Кашлык али погибнуть тут. — Ермак снял шлем. — Ну, сынок, на всякий случай. — Они обнялись.
— Не сомневайся, Ермак Тимофеич. С победой вас всех жду.
Ермак надел шлем, вскричал:
— С Богом, ребятушки-и!
И пошел из города. За ним двинулись остальные.
Карача еще молился, когда из леса вылетел отряд татарских конников. Телохранители знаком остановили их.
…И вот уже несколько сотен конных татар стоят вокруг холма, а карача все молится.
Наконец он поднялся с коврика, оглядел пустыми глазами воинов. И вдруг, тыча перед собой руками, закричал в истерике:
— Там погибли мои сыновья! Всех казаков порубить! Всех до одного! Всех до одного!
Всадники ринулись по указанному направлению.
Матвей Мещеряк, потный и разгоряченный, без шлема, стоял возле юрты карачи, пил кумыс. А наложницы карами держали наготове еще две полные чаши.