Ермак
Шрифт:
— Скажу, скажу, — закивал вогульский князек Юмшан.
На берегу Иртыша строились новые струги. Четыре были уже готовы, пятый достраивался. Тут же валялись остовы обгоревших судов, сожженных татарами во время зимней осады Кашлыка.
Казаки в исподних рубахах обтесывали доски. Другие поодаль варили смолу в котле.
Ермак с Мещеряком шли по берегу, оглядывая работу.
— Ежели к сентябрю помощи, за коей мы к новому царю гонцов послали, не окажется, из Сибири надо уходить, — тихо говорил
Возле махавшего топором Савки Керкуна атаманы остановились.
— Видал я ноне твою остяцкую женку, третьего сына, что ли, ждешь? — спросил Ермак.
— Да засадили вроде с Анной, — ответил Керкун.
— Умельцы!
— Остячки на любовь горячие, атаман, — улыбнулся Керкун.
— Атаман! Где атаман? — послышался голос Александрова.
— Здесь я.
Из-за струга, стоявшего на песке, появился Черкас.
— Атаман! Там гонец от князя Юмшана.
— Ну?
— Князь вогульский сообщает, что он караван бухарских купцов к тебе послал, а люди Кучума их не пускают в устье Вагая заперли.
— Так… — Ермак опустился на бревно, пригласил присесть Матвея с Черкасом. Помолчали. — Пожалуй, схожу-ка я на Вагай с полусотней.
— Стоит ли, атаман? — сказал осторожный Мещеряк.
— Стоит! Пусть купцы знают, что мы пришли в Сибирь навсегда! А торговля нам во как нужна. — Ермак встал. — Через две-три недели вернусь! А покуда вы тут с Александровым оберегайтесь.
— Сам поосторожнее там, — сказал Мещеряк.
— Да на воде какая нам опасность!
Бьют по воде весла, один за другим плывут струги вверх по Иртышу.
Князь Юмшан, чуть раздвигая кустарник, плетью показывает караче и Алею на струги Сзади стоят их лошади.
— Там сам Ермак… Во время ночлега на берегу их легко перебить.
— Великий хан Кучум оценит твою верность, князь, сказал Алей.
Ночь. Но струги, освещая тьму факелами, движутся посередине реки.
— Проклятье! — прохрипел Алей. — Они третий день не пристают к берегу.
— Пристанут, храбрый Алей, — ответил карача.
— Мои воины валятся с ног, — сказал Алей.
— Люди Ермака тоже не железные.
При ярком солнце струги Ермака свернули в устье неширокой реки. Ермак вглядывается в таежные берега.
Как лисы крадутся по берегу воины Алея.
Вечер. Небо распарывают молнии, хлещет дождь.
— Похоже, никакими бухарскими купцами здесь и не пахнет, — мрачно сказал Керкун, обтирая мокрое лицо.
— Атаман, посушиться бы, — проговорил казак на рулевом весле.
— А коли татары на берегу?
— Мой друг Ермак правильно говорит, — поддержал Игичей.
— Вон пустой остров посреди реки Какие там та тары?
Ермак глянул на заросший кустарником крошечный островок с небольшой песчаной косой, поглядел на сырое небо.
— Ладно. Правь на остров.
— Ох, атаман, — проговорил Игичей. — Шибко глядеть кругом надо.
Пустые струги покачиваются у обрывистого, в метр всего высотой, берега.
Горят костры у наскоро поставленных палаток. Дождь перестал, полуголые казаки варят на кострах пищу, сушат одежду.
У одного из таких костров сидят Керкун с Игичеем Из мрака вышел Ермак.
— Дозоры со всех сторон поставил. Да тревожусь не сморились бы. Уж измотались больно.
— Не тревожь, мы с Игичем посторожимся. А ты ступай поспи. Замертво ж падешь, — проговорил Керкун.
С берега реки на горящие костры смотрят карача, Алей и вогульский князь Юмшан, за их спинами маячит конный отряд.
— Попался Ермак, — усмехнулся Юмшан. — Он не знает, что тут на остров брод есть.
— Нападем на рассвете, когда самый сладкий сон, — сказал карача. — Великая слава ждет храброго Алея, ты возьмешь Ермака живым или привезешь его голову.
Керкун дремлет с пищалью на коленях, прикрытый от дождя курткой. Рядом лежит на траве его сабля. Игичей, сидя неподалеку, оглядывает пустынную реку.
Зашипели угли догоравшего костра — это снова сыпанул дождь. Керкун прохватился, вслушался в темень. Свист ветра, шум дождя да плеск речной волны…
Дважды Алей посылает татарина узнать, что делают казаки. И только тогда, когда татарин приносит казацкую саблю, Алей понимает, что казаки спят.
Багровый рассвет занимается под ненастной землей Сеет мелкий дождь.
Две сотни всадников осторожно спускаются с берега в воду.
Вода коням по брюхо, вогульский князек Юмшан и царевич Алей ведут всадников к острову.
— Дождь, — хорошо, — сказал Юмшан. — Пищали их стрелять не будут.
…Похрапывает дозорный казак. Опершись на пищаль, спит другой. Клонит в сон и Керкуна. Лишь промокший Игичей не спит, медленно поворачивает голову, вглядываясь во мрак.
Вдруг он стремительно вскочил. И тут стрела до половины вошла в его грудь. Захрипев, столбом упал в воду. От сильного всплеска Керкун вскинул голову, вскочил.
— Та-тары-ы! — разрезал темноту его крик. Он выдернул из-под куртки сухую пищаль и выстрелил.
…Ермак спал в кольчуге, в сапогах, лишь саблю отстегнул. От выстрела прохватился, схватил саблю, выскочил из палатки, простоволосый, забыв надеть шлем.
…Полусонные, полураздетые, казаки выскакивали из палаток, шалашей, хватали пики, топоры, пищали, некоторые пытались высечь и зажечь фитили, становясь первыми жертвами татар.
— Ермак Тимофеич! Они идут с той стороны! — вскрикнул появившийся из-за кустов Керкун.