Ермак
Шрифт:
Низко кланяясь, стражник сказал:
— Щедрый господин, теперь я пойду успокою своих жен, а страже велю пропустить тебя, когда только придешь…
Казак Ефим Колесо притащил на широкой спине большой короб. Иванко Кольцо вскрыл и извлек из него штуку алого атласа, ловко, по-молодецки, махнул рукой, и кипучей, жаркой волной перед тарханом взметнулись нежные складки тонкой легкой материи.
— Глянь, всемогущий властелин, сколь прекрасно и как ласково облечет женское тело! — Иванко провел ладонью по атласу. — А вот иной товар — радость
Кутугай презрительно скривил губы, а глаза его полны насмешки. Он, как стервятник на кургане, сидел не шевелясь. Все эти кольца, зеркала, ленты его не прельщали; глаза его потускнели и были безучастны.
Кольцо выхватил из короба цветные, тисненые золотом кожи и хлопнул ими одна об другую. Посланник Кучума неуловимо перевел взгляд на свои мягкие, зеленого сафьяна, сапоги. Они потускнели, пообтерлись. Ханский сборщик огорченно вздохнул.
Тархан рылся в дешевых зеркалах, лентах, прижимал к груди цветные кожи и сладостно шептал:
— Я буду платить вам лучший соболь. Ох, какой соболь! Неси еще товар, мне надо много, очень много, я имею двенадцать жен, и одна из них — золотой месяц на небе.
Иванко полез в карман, достал кожаный кисет. Потряс им и высыпал на ладонь яхонты, смарагды, изумруды. Искрометным огнем блеснули они.
Тархан потянулся к самоцветам.
Серьезным тоном Кольцо предупредил:
— Осторожней, великий господин, это не просто камни! Они талисманы: одни из них приносят ненависть, другие помогают, если украсить грудь красавицы, воспылать страстью к мужу.
— Ах, купец, давай мне такой! — сгорая от нетерпения, воскликнул тархан, и в его мышиных глазках сверкнула жадность.
— Вот он, всемилостливый, — показал Кольцо на яхонт, сыпавший маленькие молнии, когда его поворачивали перед светильником. — Это чудодейственный самоцвет. Но сила его велика только тогда, когда сам обладатель талисмана украсит грудь той… самой желанной.
— Аллах, ты посылаешь мне великое испытание! — возопил жирный тархан. — Что делать мне, если Юлдуз-хатун третью неделю не допускает меня взглянуть на ее лицо! Пусть будет так: идем, ты возложишь самоцвет на мою любимейшую жену.
Он повел Иванко в соседний рубленый дом. И там в углу, за коврами, шла самая ожесточенная перебранка. Тархан положил пухлые руки на живот, предупредительно посмотрел на Иванку:
— Ты слышишь, это щебечет она, моя козочка! — с умилением сказал он. — Юлдуз, моя услада, я пришел к тебе…
— Пошел прочь, плешивый ишак! — капризно закричала певучим голоском жена. — Ты надоел мне!
Кольцо поперхнулся от смеха, но овладел собой.
— Юлдуз-хатун, ты не знаешь, кто вошел со мной? Тут купец, который принес самые красивые перстни и самоцветы.
— Что же ты раньше не сказал мне! — недовольно выкрикнула женщина и распахнула ковер.
Иванко обомлел, вытаращил глаза, — такую красавицу
— Ах, что я наделала! — торопливым движением она закрыла лицо, но казак успел заметить темный пушок на ее вздернутой пухлой губе, белые зубы и нежный подбородок. Кольцо прижал руку к сердцу и не знал, что сказать. Из-за ковра в него впились пять пар жгучих глаз, но ярче всех горели глаза Юлдуз. Он достал самоцветы и разложил на куске черного сукна. Жена тархана не в силах была оторваться от сверкающих камней.
— Давай ей, давай, — торопил тархан. — Не видишь, что ли, как сияют ее глаза!
Иванко взял крупный яхонт и приложил его к груди красавицы.
— Пусть принесет он тебе счастье и любовь! — сказал он по-татарски. — Счастлив твой муж, что в доме своем имеет такой алмаз.
Она вздохнула и, лукаво прищурив глаза, шепнула казаку:
— Он счастлив, но как несчастлива я…
Тархан пыхтел. Он любовался женой и камнем.
— Эх, где моя молодость, — сказал он. — Я хорошо скакал на коне, был любим женщинами, потому что был силен, ой, как силен!..
— Что ты все врешь! — перебила его Юлдуз-хатун. — Ты и в молодости никуда не годился. Хороший наездник и в старости виден по осанке.
Кольцо покрутил ус и выложил еще лучший камень.
— Бери от меня, от моего сердца, — еле слышно сказал он.
Тархан ухватил его за локоть и потащил прочь.
Десять сияющих глаз любовались легкой походкой сильного казака, рядом с которым, задыхаясь, тяжело топтался тархан. Когда казак скрылся из глаз, Юлдуз опустилась на ковер и прижала к сердцу яхонты.
Тем временем Иванко воспользовался случаем и со всей учтивостью сказал Кутугаю:
— Я вижу, тебя не радуют мои товары, мудрый визир великого хана. Если ты пожелаешь придти ко мне на струги, увидишь иные дары.
Алчность овладела мурзой, и он кивнул головой:
— Я готов идти за тобой, купец!
И они пошли к Тоболу. Кутугай взошел на струг, и его окружили казаки. Мостик сняли и подняли парус. Кучумовского придворного усадили в камору и крепко закрыли дверь.
Мурзак стучал и грозил, пока не охрип. Увидя мешок, набитый травой, он уселся на него и затих.
— Аллах, ты положил моей жизни предел, — спокойно расудил он. — Я угодил в руки разбойников, и меня ждет мучительная смерть. Так написано в книге Судеб, да будет благословенно имя твое! — Мурзак презрительно смотрел на казака, который приносил ему в камору пищу. Когда же с ним пожелал говорить Иван Кольцо, он высокомерно отвернулся.
Чтобы не проявить слабодушия, Кутугай совершил положенный намаз и тут же, растянувшись на мешке, заснул.
Но каково было его изумление утром, когда его разбудили и повели со струга. Он шел и узнавал город Цымгу. Кутугая ввели в лучший шатер, и навстречу ему поднялся величавый бородатый человек, в чекмене, опоясанный дорогим поясом и в желтых сафьяновых сапогах. Он усадил Кутугая рядом с собой и цветисто сказал: