Эрнестина
Шрифт:
Наступает ночь. Вокруг беспросветная тьма. Эрнестина предупреждает отца, что Синдерсен выйдет через час, а сама она чувствует себя настолько разбитой, что просит разрешения уйти к себе. Полковник доволен, что его оставляют одного. Он желает дочери спокойной ночи, а сам собирается идти следом за тем, кто будет за нее драться. Он выходит... Эрнестина не показала ему вызов на дуэль, и он не знает, как будет одет Синдерсен. Не желая нарушать тайну, о которой попросил этот юноша, и стараясь не давать пищу для подозрений дочери, он старался не задавать лишних вопросов. Да и к чему? Он движется в нужном направлении. Полковник осведомлен, где состоится поединок и уверен, что сумеет узнать племянника. Прибывает на означенное место. Пока никого. Прогуливается. В этот миг
– Сударь, – обращается к нему человек, – не вы ли полковник Сандерс?
– Так точно.
– Тогда знайте, Синдерсен предал вас. Он не выступит против графа. Однако сенатор следует за мной и намеревается драться только с вами.
– Слава тебе Господи! – радостно восклицает полковник. – Больше всего на свете я желал именно этого.
– Пожалуйста, сударь, не произносите ни слова, – продолжает незнакомец. – Место здесь не вполне надежное. У сенатора много друзей. Возможно, кто-нибудь прибежит, дабы разнять вас... что не в интересах графа, ибо он готов дать вам полную сатисфакцию. Так что атакуйте активно и молча офицера в красном, он направится к вам с той стороны.
– Так и поступлю, – говорит полковник, – а теперь удалитесь, я сгораю от нетерпения сразить его...
Незнакомец исчезает. Сандерс делает еще два круга и наконец в потемках различает офицера в красном, гордо идущего ему навстречу. Полковник не сомневается, что это и есть Окстьерн и нападает со шпагой в руке. Боясь, что их разнимут, он не произносит ни слова. Офицер, как и он, молча защищается, проявляя невиданную отвагу. В конце концов, он все же отступает под яростным натиском полковника и, сраженный, падает на землю, задыхаясь в пыли... В этот миг раздается женский крик. Его звук пронзает душу Сандерса... Он приближается... различает черты совсем не того человека, кого собирался поразить... Небо праведное!.. Он узнает свою дочь... Да, это она, храбрая Эрнестина, пожелавшая отомстить за себя ценой собственной жизни, и вот, она, захлебываясь в собственной крови, погибает от руки отца.
– О роковой день! – восклицает полковник... Моей жертвой пала ты, Эрнестина! Какая страшная ошибка!.. Кто все это подстроил?..
– Отец, – произносит Эрнестина слабеющим голосом, сжимая полковника в своих объятиях. – Я не узнала вас, извините, дорогой мой, и посмела выйти с оружием против вас... Соизволите ли вы простить меня?
– Великий Боже! Я загоняю тебя в могилу своею собственной рукой! О свет очей моих, сколько отравленных стрел уготовано нам небесами!
– Все, что случилось, сотворено бесчестным Окстьерном... Ко мне подошел незнакомец и от имени этого чудовища просил соблюдать полную тишину, иначе поединок будет прерван. Он сказал также, что мне следует атаковать того, кто одет в такое платье, как на вас, поскольку именно это и есть граф... И я поверила. О верх коварства!.. Хорошо, что умираю я на ваших руках. Это самая лучшая смерть, какую я могла ожидать после обрушившихся на меня невзгод. Обнимите меня, отец, попрощайтесь со своей несчастливицей Эрнестиной.
При этих словах бедняжка испустила дух. Безутешный Сандерс оплакивает ее... Однако жажда мести успокаивает боль. Он покидает ее окровавленные останки, чтобы воззвать к закону... Умереть самому... или погубить Окстьерна... Теперь он прибегнет к помощи судей... Он не должен... да и не станет отныне компрометировать себя сделками с негодяем, который наверняка прикажет убить его вместо того, чтобы помериться с ним силами. Еще покрытый кровью дочери, полковник падает к стопам магистратов. Он разворачивает перед ними страшное нагромождение своих бед, раскрывает все низости графа... Ему удается взволновать и заинтересовать их. Привлекает он внимание и к тому, сколь пагубно отразились происки этого нечестивца на осуждении Германа... Ему обещают восстановить справедливость.
Влиятельный сенатор, считавший себя неуязвимым, был арестован той же ночью. Будучи твердо уверен в действенности совершенных им подлогов и в достоверности сведений своих доносчиков, он безмятежно отдыхал. Его застали
Сенатор приговорен к той же мере наказания. Однако король смягчает страшную кару, заменив ее на пожизненное заключение на рудниках.
Из имущества преступников король Густав выделяет десять тысяч дукатов на пенсию полковнику, а также присваивает ему звание генерала, в благодарность за добрую службу. Однако Сандерс отказывается от обоих благ.
– Сир, – обращается он к монарху, – вы слишком добры. Если вы соизволяете вознаграждать меня за военные заслуги, то милости ваши слишком велики, и я их не заслуживаю... Если же они призваны восполнить понесенные мною утраты – их недостаточно. Душевные раны не залечить ни золотом, ни почестями... Прошу вас, Сир, позволить мне на некоторое время отдаться моему отчаянию. А немного погодя, осмелюсь ходатайствовать перед Вашим Величеством об оказании единственной подходящей для меня милости.
– Вот история, которую вам захотелось узнать поподробнее, сударь, – прервал свой рассказ Фалькенейм. – Мне жаль, что я выполнил вашу просьбу, поскольку мы вынуждены будем еще раз увидеться с этим Окстьерном. Теперь он ужаснет вас.
– Сударь, нет человека, более терпимого, чем я, более снисходительного к прегрешениям, естественно присущим нашей душевной организации. Злоумышленников, живущих среди людей честных, я рассматриваю как изначально заданные природой отклонения, с помощью которых она разбавляет украшающие нашу вселенную совершенства. Однако ваш Окстьерн, а в особенности Шольц, злоупотребляют признанным философами правом на свойственные человеку слабости. Невозможно зайти дальше в своем преступном рвении. Обстоятельства, при которых оба они действуют, – ужасающи. Надругаться над беззащитной девушкой в миг умерщвления ее возлюбленного... Затем ее убить рукой родного отца – утонченные издевательства эти заставляют стыдиться звания человека, вынужденно разделенного со столь беспримерными негодяями.
Едва лишь я договорил, как появился Окстьерн с письмом в руках. Своим наметанным глазом он тотчас разглядел, по выражению моего лица, что я уже осведомлен о его похождениях... Он обращается ко мне по-французски.
– Удостойте меня вашей жалости, сударь. Несметные богатства... громкое имя... влияние – вот сирены, сбившие меня с пути истинного. Тем не менее, после всего пережитого я усвоил уроки угрызений совести и теперь научился жить среди людей, не пугая их и не причиняя им вреда.
Произнося свою речь, злосчастный граф проронил несколько слезинок, однако мне показалось немыслимым разделить его скорбь. Мой проводник взял у Окстьерна письмо, пообещав услужить ему, и мы уже готовились было уходить, когда обнаружили, что улица запружена толпой, приближающейся к месту, где мы находились. Мы остановились. Окстьерн еще был с нами. В толпе выделялись двое что-то жарко обсуждавших мужчин. Заметив нас, они тотчас двинулись в нашу сторону. Окстьерн их узнал.
– О Небо! – воскликнул он. – Кого я вижу!.. Полковник Сандерс в сопровождении священника с рудников... Да, наш пастор ведет за собой полковника... это ко мне, господа... Надо же! Непримиримый мой враг достает меня из-под земли! Значит, жестокими муками своими я еще не утолил его месть!..
Окстьерн не успел закончить свою тираду, как полковник приблизился к нему:
– Вы освобождены, сударь, – сказал он ему. – И обязаны этим человеку, претерпевшему от вас тяжелейшие на свете оскорбления... Вот приказ о вашем помиловании, сенатор. Я принес его. Король предложил мне награды и почести – я отказался, испросив лишь одну милость – вашу свободу... Мне это удалось, и вы можете следовать за мной.