Эрнесто Че Гевара

Лаврецкий Иосиф Ромуальдович

Че говорил одному журналисту, посетившему Сьерра-Маэстру в апреле — мае 1958 года:

— О многом из того, что мы делаем, мы раньше даже не мечтали. Можно сказать, что мы становились револю­ционерами в процессе революции. Мы прибыли сюда, что­бы свергнуть тирана, но обнаружили здесь обширную крестьянскую зону, ставшую опорой в нашей борьбе. Эта зона — самая нуждающаяся на Кубе в освобождении. И, не придерживаясь догм и застывших ортодоксальных взглядов, мы оказали ей нашу поддержку, не пустозвон­ную, как это делали разные псевдореволюционеры, а действенную помощь.

Интересы борьбы нередко требовали суровых реше­ний, но это была та неизбежная плата за победу,

без ко­торой не обходится ни одна подлинная революция. И не только по отношению к людям. Описывая атмосфе­ру повседневной жизни партизан, Че рассказывает:

«Для трудных условий Сьерра-Маэстры это был сча­стливый день. В долине Агуа-Ревес, одной из самых кру­тых и извилистых в районе Туркино, мы терпеливо сле­дили за продвижением солдат Санчеса Москеры. Упря­мый убийца оставлял позади себя сожженные ранчо, и это вызывало возмущение и грусть.

Но стремление настигнуть нас заставляло противника подняться вверх по одному из двух или трех проходов, туда, где находился Камило. Он мог бы также пройти по проходу Невады, или по проходу Хромого, или, как те­перь его называют, проходу Смерти.

Камило спешно вышел к нему навстречу с 12 бойцами, но даже и эту горстку он должен был разделить, расста­вить в трех различных местах, чтобы задержать отряд больше чем в сто солдат. Моя задача заключалась в том, чтобы напасть с тыла на Санчеса Москеру и окружить его. Окружение — вот к чему мы стремились, поэтому, стиснув зубы, наш отряд шел мимо дымящихся боио, по тылам противника, особенно к нему не приближаясь.

Мы были далеко от него, однако не настолько, чтобы не слышать возгласов карателей. Мы не знали точно, сколь­ко их было. Наша колонна с трудом передвигалась по склонам, в то время как по дну глубокой впадины шел враг.

Все было бы прекрасно, если бы не новый наш спут­ник — охотничий щенок. Хотя Феликс неоднократно от­гонял его в сторону нашей базы — хижины, где остались повара, щенок продолжал следовать за нами. В этом ме­сте Сьерра-Маэстры очень трудно передвигаться по скло­нам из-за отсутствия тропинок. Мы проходили место, в котором старые мертвые деревья были покрыты свежими зарослями, и каждый шаг нам давался с большим тру­дом. Бойцы прыгали через стволы и заросли, стараясь не потерять из виду наших «гостей». Маленькая колонна передвигалась, соблюдая тишину. И только иногда звук сломанной ветки врывался в естественный для этих гор­ных мест шум. Внезапно раздался отчаянный, нервный лай щенка. Собачонка застряла в зарослях и звала своих хозяев на помощь. Кто-то помог выбраться щенку, и все вновь пустились в путь. Но когда мы отдыхали у горного ручья, а один из нас следил с высоты за движением вра­жеских солдат, собака вновь истерически завыла. Она уже не звала к себе, а лаяла со страху, что ее могут по­кинуть на произвол судьбы.

Помню, что я резко приказал Феликсу: «Заткни этой собаке глотку. Задуши ее. Лай должен прекратиться!» Феликс посмотрел на меня невидящим взглядом. Его и собаку окружили усталые бойцы. Он медленно вытащил из кармана веревку, окрутил ею шею щенка и стал его душить. Сперва щенок весело вертел хвостом, потом дви­жения хвоста стали резкими в такт жалобному хрипу, прорывавшемуся через стиснутую веревкой глотку. Не знаю, сколько времени все это длилось, но нам всем показалось оно нескончаемо долгим. Щенок, рванувшись в последний раз, затих. Так мы его и оставили лежащим на ветках.

Мы вновь пустились в путь. Никто о происшедшем не сказал ни слова. Расстояние между солдатами Санчеса Москеры и нами несколько увеличилось, и некоторое вре­мя спустя послышались выстрелы.

Мы быстро спускались со склона в поисках удобного пути, который приблизил бы нас к противнику. Судя по всему, он

наткнулся на бойцов Камило. Перестрелка была частой, по недолгой. Все мы находились в состоянии напряженного ожидания. Стоило немалого труда дойти до хижины, где, по нашим расчетам, произошло столкнове­ние, но там солдат не оказалось. Два разведчика подня­лись к проходу Хромого. Некоторое время спустя они вернулись, сообщив, что обнаружили свежую могилу, а в ней каскито (батистовского солдата). Разведчики принес­ли документы убитого. Итак, произошла стычка, и одного солдата убили. Больше мы ничего не знали.

Обескураженные, мы побрели обратно. Разведав окре­стность, обнаружили по обе стороны склона следы прохо­дивших вниз людей. Возвращение длилось долго.

К ночи мы дошли до пустой хижины. Это была ферма Мар-Верде. Там остановились на отдых. Быстро зарезали поросенка, сварили его с юкой. [25] Один из бойцов нашел в хижине гитару. Кто-то запел песню.

Может быть, потому, что песня была сентиментальной, или потому, что стояла ночь и мы все до смерти устали, но произошло вот что. Феликс, евший сидя на земле, вдруг бросил кость. Ее ухватила и стала грызть крутив­шаяся подле него кроткая хозяйская собачка. Феликс по­гладил ее по голове. Собака удивленно посмотрела на не­го, а он на меня. Мы оба почувствовали себя виноваты­ми. Все умолкли. Незаметно всех нас охватило волнение. На нас смотрел кроткими глазами другой собаки, глаза­ми, в которых можно было прочитать упрек, убитый щенок».

25

Юка – вид корнеплода.

Американские пропагандисты пытались представить Че бесчувственным, жестоким, слепым фанатиком, жаж­давшим крови своих противников и безразлично относив­шимся к гибели своих друзей. Говоря так, они меряют на свой аршин и на аршин своих союзников — будь то батистовская Куба, или любое другое место на земле, не исключая самих Соединенных Штатов, где разбойничают «борцы» с антикоммунизмом. Че был бойцом гуманным и благородным. Он оказывал медицинскую помощь в первую очередь раненым пленным, строго следил, чтобы их не обижали. Пленных, как правило, повстанцы отпускали на свободу.

Че глубоко переживал гибель своих товарищей. Но боец есть боец. Он должен храбро встретить свою соб­ственную смерть и остаться стойким и непоколебимым перед смертью, сразившей его друга и товарища. Ответ на эту смерть — месть противнику в бою. Коман­дир в этом отношении должен всегда служить при­мером.

Но бывали смерти, которые колебали и его железную волю. «Когда Че сообщили, что Сиро Редондо убит, — вспоминает гуахиро Хавьер Милиан Фонсека, — про­изошло нечто ужасное. Я не думал, что Че способен пла­кать, но в тот день он не смог сдержаться, боль превоз­могла его. Я видел, как, прислонившись к скале и закрыв лицо руками, он горько рыдал».

В начале июня 1957 года Фидель Кастро разделил повстанческие отряды на две колонны. Командование первой колонной имени Хосе Марти Фидель оставил за собой, а командиром второй (или четвертой, как в целях конспирации она именовалась) был назначен Че, кото­рый, по общему признанию, уже проявил блестящие воен­ные способности.

Колонна Че состояла из 75 бойцов, разбитых на три взвода, ими командовали уже знакомый нам «наруши­тель дисциплины» Лало Сардиньяс, Сиро Редондо (после гибели Редондо имя его будет присвоено колонне) и Рамиро Вальдес. После победы революции Рамиро Вальдес стал министром внутренних дел, а ныне является членом Политбюро ЦК Коммунистической партии Кубы.