Эротическая утопия: новое религиозное сознание и fin de si?cle в России
Шрифт:
Уже устройство первой квартиры Мережковских в Петербурге (которое Гиппиус описывает с тщательностью Чернышевского) напоминает квартиру Лопуховых. Подобно повествователю «Что делать?», Гиппиус подчеркивает, что у них были отдельные спальни, а между ними — общая столовая. Организация домашнего пространства становится у нее ключевым моментом в обустройстве своей замужней жизни. Как Вера Павловна до нее и английская писательница Вирджиния Вульф после, Гиппиус считала, что очень важно иметь «собственную комнату» — как символ своего интеллектуального равенства знаменитому мужу [393] . Также она особо подчеркивает пространственную расчлененность частной жизни женщины, различающей те сферы, которые она делит с мужем, и те, которые она оставляет только для себя. Частное предназначено для интеллектуальной деятельности и интимных отношений. В традиционных дворянских или буржуазных домах частное пространство женщины состояло из детских и будуаров, где хозяйка дома принимала родственников, подруг и любовников. Однако у Веры Павловны и Гиппиус собственные комнаты предназначались для интеллектуальных занятий, а не тайных свиданий, несмотря на слухи о безумных ночах, которые Гиппиус проводила со своими поклонниками. Впрочем, и в этом отношении ее можно сравнить с нигилистками, слухи о распутстве которых в большинстве случаев были плодом фантазии публики, распаленной идеологией эмансипации, а не их
393
Почти
Лопухову, Вера Павловна первая думает о ней.) Взгляды Вульф на секс и его роль в браке имеют много общего со взглядами Гиппиус, старшей современницы английской писательницы. Сопоставление Блумсберийской группы и экспериментальных сексуальных практик русского символизма ждет своего автора.
Зинаида Гиппиус в 1890–е годы (ГЛМ)
реальным поведением. Хотя организация домашней жизни, предложенная Чернышевским и Гиппиус, расширяет границы частной жизни женщины, в ней можно увидеть и побочный продукт их отношения к браку.
Таким образом, брак Гиппиус напоминает семейную жизнь в «Что делать?», где на первом месте стоят идеологическая совместимость и равенство полов. Как и «новые люди» Чернышевского, Гиппиус считала свой интеллектуальный союз с Мережковским выше брака, основанного на страстной любви и продолжении рода. По Гиппиус, подобная связь имеет более глубокий духовный смысл и больший потенциал для преображения общества (Гиппиус — Мережковская. С. 115). Самый загадочный аспект ее амбициозного проекта — несовместимость его элементов. Если рассмотреть брак Мережковских как культурный палимпсест, его нижний, стершийся слой напоминает фиктивный брак, появившийся в 1850–е и 1860–е гг. и кодифицированный в романе Чернышевского. На этот слой накладывается эротический мистицизм Соловьева, имевший также огромное влияние на молодых Блока и Белого. Однако у всех троих соловьевское учение об эросе было опосредовано страхом вырождения. В случае Гиппиус Крафт — Эбинг наверняка отметил бы явно выраженные проявления дегенерации.
Декадентская Клеопатра, или Денди в женском обличье
Духовный брак Гиппиус коренным образом противоречил ее имиджу декадентской femme fatale. Этот аспект ее поведения наиболее ярко отражал декадентские корни ее образа, шедшие не из «природной» цельности, а из фетишистского мироощущения, отдававшего предпочтение части над целым. Вместо единого образа у нее — нечто подобное эклектическому коллажу из, казалось бы, несовместимых фрагментов, декадентская личность, состоящая из противоречивых элементов. Гиппиус, возможно, больше, чем кто-либо из ее русских современников- писателей, приблизилась к идеалу декадентской личности, особенно в сфере пола. Литературный источник образа роковой женщины, который она строила по образцу символической фигуры властительной Клеопатры, типично декадентский. Русский литературный прототип здесь — пушкинская Клеопатра из «Египетских ночей», предлагающая ночь любви в обмен на жизнь мужчины [394] . Ее образ прославлен поэтами — символистами: Константином Бальмонтом, Валерием Брюсовым и Александром Блоком [395] . Особенно удачным прототипом для Гиппиус пушкинскую Клеопатру делает ее стремление не просто к женской власти, но к трансцендентной любви: это стремление как бы предвосхищает желание «того, чего нет на свете», сопровождавшее Гиппиус всю жизнь. Впервые она сформулировала это желание в «Песне» (1893), самом известном своем стихотворении, открывающем первую книгу ее стихов; именно его Блок положил в основу своего видения Клеопатры в итальянских путевых заметках [396] .
394
См.: Matich О. Dialectics of Cultural Return: Zinaida Gippius’ Personal Myth 11 Cultural Mythologies of Russian Modernism: From the Golden Age to the Silver Age, ed. B. Gasparov, R. P. Hughes, and I. Paperno (Berkeley: University of California Press, 1992). P. 57–60.
395
Тема Клеопатры была популярна в России на рубеже веков. В 1895 г. А. Н. Емельянов — Коханский выпустил сборник декадентских стихотворений, озаглавленный «Обнаженные нервы», который он посвятил «самому себе» и «египетской царице Клеопатре». Соратник Брюсова в 1890–е гг., он был первым поэтом, назвавшим себя декадентом. В 1897 г. он опубликовал роман «Клеопатра». Михаил Кузмин работал над оперой «Клеопатра» (или «Гармахис и Клеопатра»), которую он так и не окончил. Трудно вообразить (псевдо)исторический дискурс и без исторических сюжетов. В «Александрийских песнях» Кузмин не только предельно минимизировал их количество, но, как кажется на первый взгляд, прошел мимо Клеопатры. И это при том, что параллельно «Александрийским песням», в 1905 г., он работал над оперой «Гармахис» (в дневнике 1905 г. и в письмах Г. В. Чичерину она фигурирует и под другими заглавиями — «Гармахис и Клеопатра» и «Клеопатра»), по роману «Клеопатра» Генри Райдера Хаггарда. Круг, сформировавшийся вокруг дягилевского «Мира искусства», был очарован Древним Египтом, как впоследствии художники и хореографы. Александр Бенуа называл Клеопатру «самой красивой женщиной древности» (Spencer Ch. Leon Bakst [London: Academy Publishers, 1973], P. 59). Балет «Une Nuit de Cl'eopatre» был наиболее успешной постановкой первого парижского сезона (1909) дягилевского балета. Брюсов развернул стихотворение Пушкина о Клеопатре из «Египетских ночей» в длинную поэму, тоже озаглавленную «Египетские ночи». Брюсов, Бальмонт и Блок написали по собственному стихотворению о Клеопатре. Блок ассоциировал ее изображение с темным женским духом русского символизма (см. главу 4).
396
См. главу 3.
Одним из атрибутов имиджа Гиппиус — Клеопатры была диадема, модный аксессуар на рубеже веков: «Зиночка была опять в белом и с диадемой на голове, причем на лоб приходится бриллиант», — пишет в своем дневнике Брюсов [397] . Примеривая на себя образы Клеопатры Пушкина и одновременно хозяйки салона из его неоконченных светских повестей, Гиппиус любила принимать гостей полулежа на кушетке. Брюсов якобы добыл
Лев Бакст. Портрет Зинаиды Гиппиус (1906). Государственная Третьяковская галерея
397
Брюсов В. Я. Дневники 1891–1910. М.: Сабашников, 1927. С. 117.
для нее специальную кушетку, когда в 1901 г. Мережковские приехали в Москву [398] .
Во внешности Гиппиус сквозила и любовь к экспериментам с гендером. Подобно своей подруге Поликсене Соловьевой или Жорж Санд, она любила надевать мужскую одежду. Ее тяга к мужскому облику также включала в себя лирического героя- мужчину и мужские псевдонимы. За крайне редкими исключениями лирическое «я» ее поэзии мужское (в тех случаях, когда
398
Там же.
Зинаида Гиппиус в 1890–е годы (ГЛМ)
русская грамматика различает род, т. е. в прошедшем времени и личных местоимениях). Стремясь окончательно запутать вопрос своего пола, Гиппиус в стихах говорила мужским голосом или гендерно — неопределенным, но подписывала их женским именем. Как критик она фигурировала под мужскими псевдонимами, самый известный из которых — Антон Крайний [399] .
На ее знаменитом портрете Льва Бакста (1906) изображена высокая фигура в костюме денди, откинувшаяся на стуле в отчетливо мужской позе: длинные ноги изящно скрещены, руки в карманах, в узких брюках до колена [400] . Знакома ей была и юбка- брюки. (В 1897 г. она писала своей подруге Зинаиде Венгеровой, что носит штанишки и матросскую блузу на даче и что дамы и деревенские привыкли к этому.) [401] Лицо на портрете — подобающе бледное в обрамлении густых рыжих волос и тонкого белого жабо;
399
Ср. другие псевдонимы Гиппиус: Роман Аренский, В. Витовт, товарищ Герман, Л. Денисов, Антон Кирша, Лев Пущин.
400
Портрет выставлялся в Париже и Лондоне и на выставке женского портрета, проводившейся в Петербурге в 1910 г. «Аполлоном». Портрет был заказан издателем символистского журнала «Золотое руно» Николаем Рябушинским.
401
Письмо Гиппиус Зинаиде Венгеровой, 1897 г., без даты. ИРЛИ. Ф. 39. Оп. 2. Ед. хр. 542.
Лев Бакст. Портрет Зинаиды Гиппиус (1900)
чувственный рот складывается в ироническую усмешку, а томные глаза бросают вызов зрителю, пренебрежительно избегая его любопытного взгляда. В этом образе сквозит денди в духе Уайльда, аристократический трансвестит рубежа веков, ниспровергающий бинарную систему пола. Согласно Бодлеру, денди — представитель мужского пола высшего порядка, ибо он является плодом артистического самоконструирования.
Более ранний портрет Гиппиус, также написанный Бакстом и помещенный в приложении к журналу «Мир искусства» в 1900 г. (№ 17–18), рисует похожий образвдухе денди. Хотя она изображена только до талии, но одета в похожий костюм, а ее соблазняющий взгляд и здесь бросает вызов зрителю.
Гиппиус курила ароматизированные папиросы через мундштук. На рубеже веков женское курение было символом маскулинности и знаком лесбийской сексуальности. «Пристрастие
Зинаида Гиппиус. Рисунок карандашом неизвестного художника. JIM
к мужской одежде» и «любовь к курению» были характерными чертами женщин с инвертированным полом, писал в 1895 г. Хэвлок Эллис [402] . На неопубликованном анонимном карандашном рисунке, изображающем Гиппиус в профиль, читающей, видна пепельница с папиросой. На карикатуре Митрича (Дмитрия Тогольского) 1907 г. ее истощенная фигура представлена в профиль, облаченной в узкое белое платье с модным шлейфом, образующим расходящийся веером подол, в кармане пачка папирос. В зубах — фаллическая папироса, в одной руке она держит лорнет — аналог монокля для женщин — денди. С другой руки, как кулон в стиле art nouveau, свисает зловещий паук, ловящий свои жертвы в липкую паутину — характерный атрибут femme fatale. По сравнению с огромной прической лицо кажется крошечным. Она отбрасывает маленькую черную тень. Иными словами, она фаллична — как фетиш, — но не мужественна. Ее фаллический образ подчеркивается изображением в профиль, которое, согласно Павлу Флоренскому, означает власть, в отличие от изображения в фас [403] .
402
Ellis H. Sexual Inversion in Women // Alienist and Neurologist 18. № 2 (1895). P. 152–154.
403
Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно — изобразительных произведениях. М.: Издательская группа «Прогресс», 1993. С. 146–171.
Зинаида Гипиус (как бы в бреду): —Прежде мы писали лучше. Когда «прежде·? Кто «мы·? (Kpyгом молчание и пугливое недоумение).
Карикатура Митрнча. Зинаида Гиппиус. Карикатура Митрича. 1907. ГЛМ
Современники Гиппиус часто подчеркивали ее внешность андрогина. Сергей Маковский представляет ее плоскогрудой и узкобедрой и сравнивает ее с андрогином с полотна ренессансного художника Содомы, эпигона Леонардо да Винчи и мастера этой темы. Маковский особо выделяет ее зеленые русалочьи глаза, двусмысленную улыбку Джоконды, ярко — алый рот (ассоциировавшийся с жаждой крови, одолевающей фаллическую женщину) и его змеиное жало — намек на ее ядовитый язык [404] . Андрей Белый, рисуя словесный портрет Гиппиус, изображает как ее двусмысленную половую идентичность, так и сходство с Клеопатрой:
404
Маковский С. К. На Парнасе. С. 89.
З. Гиппиус точно оса в человеческий рост, коль не остов «пленительницы» (перо — Обри Бёрдсли); ком вспученных красных волос (коль распустит — до пят) укрывал очень маленькое и кривое какое-то личико; пудра и блеск от лорнетки, в которую вставился зеленоватый глаз; перебирала граненые бусы, уставясь в меня, пятя пламень губы <…>; с лобика, точно сияющий глаз, свисал камень: на черной подвеске; с безгру- дой груди тарахтел черный крест; и ударила блесками пряжка ботиночки; нога на ногу; шлейф белого платья в обтяжку закинула; прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану.
Сатана же, Валерий Брюсов, всей позой рисунка, написанного Фелисьеном Ропсом, ей как бы выразил, что — ею пленился он [405] .
405
Белый А. Начало века. Под ред. A. B. Лаврова. М.: Художественная литература, 1990. С. 194.