Эротические истории пенджабских вдов
Шрифт:
— Разве обязательно сразу определяться? — возразила Никки. — Я не знаю, кем хочу быть, но пытаюсь это выяснить. Устраивает тебя такое?
Минди примирительно вскинула руки:
— Вполне. Я лишь пытаюсь побольше узнать о твоей работе, и всё. Не нужно так горячиться.
— Моя работа будет состоять в том, чтобы вдохновлять женщин.
При этих словах мама подняла голову и обменялась с Минди встревоженным взглядом.
— Я все видела, — сказала Никки. — В чем дело?
— Разве большинство твоих учениц не прихожанки храма? — спросила Минди.
— И
— Осторожнее. Речь про кружок для начинающих писательниц, но если ты вообразила, что сможешь изменить их жизнь, после того как залезешь к ним в душу… — сестра покачала головой.
— Твоя проблема в том, Минди… — начала Никки.
— Хватит, — перебила ее мама. Суровым взглядом она пресекла дальнейшие возражения дочери. — Ты почти никогда не приходишь к нам ужинать, если приходишь, то всякий раз затеваешь ссору. Раз тебе по душе эта работа, то и мы довольны. По крайней мере, это означает, что тебе больше не придется работать на дискотеке.
— В пабе, — поправила Никки, но больше ничего не сказала. Она не стала упоминать о том, что продолжит работать в «О’Райлисе». Плата за вдохновление женщин на писательство ее не прокормит.
— Просто позаботься о своей безопасности. Занятия будут проходить в вечернее время? В котором часу они заканчиваются?
— Мама, со мной все будет в порядке. Это же Саутолл!
— А что, в Саутолле нет преступности? Видимо, я единственная, кто помнит историю Карины Каур. Видела анонс передачи «Нераскрытые убийства Британии»? — Никки вздохнула. С мамы станется: чтобы доказать свою правоту, она способна вытащить на свет божий убийство четырнадцатилетней давности. — Преступника так и не нашли, — продолжала мама. — Может, он еще на свободе и охотится на молодых пенджабок, одиноко разгуливающих по вечерам.
Даже Минди закатила глаза, услышав эти выспренние рассуждения.
— Ты слегка драматизируешь, — сообщила она матери.
— Да, мам, — сказала Никки. — В Лондоне убивают разных женщин, не только пенджабских.
— Это не смешно, — возразила мама. — Я веду речь о брошенных детьми родителях, которые терзаются беспокойством.
После ужина Минди и Никки принялись за мытье посуды на кухне, а мама удалилась в гостиную смотреть телевизор. Сестры молча скребли кастрюли и миски; наконец Минди не выдержала:
— В общем, тетушка Гита порекомендовала несколько подходящих холостяков. Выбрала трех лучших и дала мне их электронные адреса.
— Угу, — выдавила из себя Никки в ответ на упоминание о маминой подруге, жившей по соседству и любившей нагрянуть в гости без предупреждения. У тетушки Гиты беспрестанно шевелились брови — вероятно, от распиравших ее чужих секретов и тайн. «Я не сплетничаю, просто делюсь», — обязательно объявляла она, прежде чем выставить чью-нибудь личную жизнь на всеобщее обозрение.
— Я обменялась парой писем с одним; кажется, он ничего, — продолжала Минди.
— Чудесно. Глядишь, через годик ты будешь мыть посуду на его кухне, а не на маминой.
— Заткнись!
Поколебавшись, Минди сообщила:
— Его
— По-моему, обычное.
— Работает в финансовой сфере. Мы с ним немного поболтали по телефону.
— Выходит, пока я тратила свое время и вешала твою анкету на доске объявлений, ты наняла в свахи тетушку Гиту?
— Я не получила никаких откликов на анкету в храме, — заявила Минди. — Ты уверена, что разместила ее на стенде с брачными объявлениями?
— Да.
Минди пристально взглянула на сестру.
— Врушка!
— Я сделала все, как ты просила, — настаивала Никки.
— А именно?
— Повесила анкету на доске брачных объявлений. Наверное, текст не самый выдающийся. Там много подобных объявлений и…
— Всё как всегда, — проворчала Минди.
— Что?
— Ясное дело, ты не станешь лезть из кожи вон, чтобы помочь мне.
— Я добралась до храма в Саутолле. Это само по себе немало, — парировала Никки.
— Однако ты устроилась на работу, а следовательно, будешь ездить туда постоянно. Нормально, да? Ты за милую душу готова кататься в Саутолл, если тебе это нужно.
— Дело не только во мне. Я буду помогать женщинам.
Минди фыркнула.
— Помогать? Никки, вечно ты пытаешься найти… — она замахала руками, словно вылавливая нужные слова из воздуха, — смысл.
— А что плохого в смысле? — воскликнула Никки. — Мне хочется помочь женщинам рассказать свои истории. Это гораздо более достойное времяпрепровождение, чем искать мужа, подавая брачные объявления.
— Вот видишь! Ты поддаешься своей так называемой увлеченности, нисколько не думая об окружающих.
Опять все то же обвинение! Лучше быть преследуемой преступницей, чем индийской девушкой, вызывающей недовольство близких. За преступление вам впаяют конкретный тюремный срок, отбыв который вы получите свободу, а от нескончаемых попреков и укоров вы не избавитесь никогда.
— Каким образом мой уход из университета ущемил окружающих? Это решение касается лишь меня. Конечно, папа больше не мог рассказывать своим индийским родственникам, что я стану юристом. Велика беда! Не стоило страдать только из-за того, что не удается похвастаться.
— Речь не о хвастовстве! Речь о долге.
— Ты стала рассуждать, как индийская мать семейства.
— У тебя был долг перед папой. Он так преданно поддерживал тебя на всех школьных дебатах и ораторских конкурсах. Вовлекал в политические разговоры со своими друзьями и не запрещал спорить с мамой, если считал, что ты права. Папа в тебя так верил!
В голосе старшей сестры послышалась обида. Перед выпускными экзаменами ее тоже возили в Индию; папа и мама провели ее через все духовные этапы, чтобы удостовериться, что дочери действительно надо поступать на медицинский факультет. Когда в результате выяснилось, что Минди лучше остановить выбор на медучилище, отец был явно разочарован и с новым энтузиазмом переключил внимание на Никки.