Errare humanum est
Шрифт:
Телефон долго молчал. Потом послышалось ядовитое:
— Ты что, с утра пил, Петя?
— Только пиво, истинный крест…
— А ну-ка дыхни..
Люсин-Рюмин дыхнул.
— Врешь, — проговорил Гуськов. — Иди проспись и к завтрашнему дню придумай для уголка «Отдых в выходной день» что-нибудь оригинальное. Только без вранья…
— Но я в самом деле имею угря… Он еще дышит! — прибавил для острастки Люсин-Рюмин.
— Где?
— У меня на кухне.
— Что же ты его в ванну не пустил? — съязвил Гуськов. — А еще член общества «Охраны природы».
— Ванна занята. Там соседка белье замочила.
— Ладно, Петя, все мы немного устали, — вяло пошутил Гуськов. — Расскажешь об этом завтра. А сегодня я хочу бай-бай.
И тут Люсин-Рюмин выхватил самую надежную козырную карту.
— А метлу помните? Синтетическую! Тогда тоже никто не верил. А что вышло? Всесоюзный резонанс! Злопыхательство за границей! Да поймите же вы, Алексей Митрофанович, — частил Петр, почувствовав по дыханию шефа, что тот уже колеблется, — это же редкостный факт. Я уже не говорю о том, что стоит за этим фактом. Люди, фабрики, самоотверженный труд ассенизаторов, возрожденная природа! Может быть, даже премия!
— Послушай, ты это серьезно? — все еще не веря, спросил Гуськов.
— Мне даже странно слышать такое, Алексей Митрофанович, — обиделся Люсин-Рюмин. — Если не верите, позвоните Белогубову с телевидения. Он тоже домой угря поволок. Мы вместе в разлив Неглинки угодили.
— Какого же черта угри в Неглинке делают? — уже совсем другим тоном спросил Гуськов.
— А на это уж пусть ученые ответят. Пора им быть поближе к нуждам хозяйства.
— Ну хорошо, хорошо. Звони стенографистке и диктуй. Но смотри, Петр, если что, голову оторву…
Люсин-Рюмин продиктовал заметку и в полной эйфории повалился на холостяцкий диван…
Страшное началось только утром, когда освеженный сном, в предчувствии заслуженных похвал, Люсин-Рюмин вышел с вафельным полотенцем на кухню.
Петр жил на Арбате в доме дореволюционной постройки. Дом строился перед первой мировой войной, когда в поэзии уже шкодили футуристы, а архитекторы все еще любили взваливать тяжелые фронтоны на плечи грудастых кариатид и простодушных атлантов.
Увы, атланты и кариатиды обитали только снаружи, внутри же квартиры помимо Люсина-Рюмина жил еще таксист Яша и совершенно похожая на него лицом сожительница по имени Зинаида, создание не очень чистоплотное, но простодушное.
— Где это ты такого угря ухватил? — спросили Яша и Зина, соскабливая зубами жир с лоснящейся шкурки. Щеки их пламенели в лучах восходящего солнца.
Угорь, неосторожно оставленный с вечера Люсиным-Рюминым на кухне, лежал на столе в сильно укороченном виде. Но Петра обидело не это, а то, что соседи поедали его сырым.
— А уж жирен, подлец, — ворчал в восторге Яша. — Бока сочатся!
— Что же вы его сырым жрете? — спросил Люсин-Рюмин.
Яша и Зина перестали жевать и уставились на соседа.
— Ты что, Петя, не выспался? — ласково спросила Зина.
Она отхватила от рыбины кусок длиной в ладонь и подсунула к носу Люсина-Рюмина.
— Самый что ни на есть копченый! Душа вянет от сладости…
Петр взял ломоть угря и, пошатываясь, пошел в комнату. Вместе с томным запахом копчения до него дошел весь ужасный смысл происшедшего. Он заполз на диван и тихо заплакал.
— Петр Гаврилович, а Петр Гаврилович, — скреблась под дверью Зинаида. — Ты чевой-то? Не заболел ли? Может, Яшу за пивком послать?
— Газетку, газетку сунь ему под дверь, — подсказывал с кухни сожитель — Пусть порадуется. Как пишет, шельмец! Ученых-то, ученых как под зябру поддел. Мол, за вами слово, товарищи ученые. Эх! — с тоской крякнул он. Надо было и мне в ФЗУ идти…
Люсин-Рюмин слышал все: и как соседи шуршали на кухне газетой, и как хряснула о дно помойного ведра выброшенная угревая голова, и как Яша, собираясь уходить, напевал свое любимое «На границе тучи ходят хмуро», и как потом захлопнулась дверь за Зинаидой.
Одиночество навалилось на Петра с невиданной силой. Он съежился и натянул на плечи одеяло. «Может, мне это приснилось?» — пронеслось в голове. Но нет. Кусок угря лежал рядом на простыне и распускал желтое, дерзко пахнущее пятно. Петр схватил его и с ненавистью швырнул в форточку. В это же время в коридоре зазвонил телефон. «Началось», — подумал Петр…
— Товарищ Люсин-Рюмин, это вы?
Звонила редакционная секретарша.
— Почему вы на работе, Элли Карповна? Сегодня же воскресенье.
— Ах, не спрашивайте, Люся, не знаю. Срочно вызвали. А у меня парикмахерская в 10 часов. Немедленно приезжайте. Вас спрашивают по всем телефонам.
— Кто спрашивает? — поинтересовался Люсин-Рюмин.
— Все больше из Академии наук: ученые, члены-корреспонденты. Ах! Совсем забыла… — Элли Карповна снизила голос до шепота. — Из милиции тоже звонили, спрашивали ваш адрес. Что вы там натворили, Люся? «Главный» весь белый приехал…
И добрая Элли Карповна положила трубку. Тут же телефон задребезжал снова.
— Поздравляю, Люсин, он же Рюмин! От всего международного отдела поздравляю! — радостно кричал обозреватель Суйфулин. — На всю Европу прогремел! Только что звонили из Зоологического общества Франции: просили прислать полфунта копченой молоки для оплодотворения икры. Завидую тебе! За границу поедешь! В Пен-клуб принимать будут. Приезжай, голубчик, скорее, тебя здесь все ждут. Все ходят радостные, все смеются, как дети…
Телефон звонил беспрестанно, но Петр к нему уже не подходил. Когда от непрерывных трелей у него стала разламываться голова, он выскочил в коридор и в ярости вырвал из стены шнур. Стало так тихо, что было слышно, как в трубах играет вода. «Уйду в водолазы и подорву здоровье кессонной болезнью», — подумал он. От этой мысли стало легче, и Петр принялся обдумывать, что предпринять. Немедленно уехать из Москвы? Под Клином живет тетка. Под Клином воздух, грибы. Но в ногах была страшная слабость. Трудно было подняться. Тряс озноб. И вдруг он с роковой очевидностью понял, что ни Клина, ни тети ему не видать. «Из милиции звонили», — вспомнились слова Элли Карповны.