Errare humanum est
Шрифт:
Несмотря на выходной день, он приехал в мастерскую, чтобы выполнить один срочный заказ, о котором его просили лично. Дело оказалось хлопотным, и мастер проработал до двух часов «не разгибаясь». Поняв, что дел еще много, он решил передохнуть и заодно сходить за сигаретами. Тут-то он и увидел зеленый фургон.
— Я решил было, что кто-то с большим запозданием переезжает на дачу. Но меня удивило то, что один из грузивших тащил скатанный в рулон ковер. Ну я возьми к ним и подойди: кого, мол, братцы, перевозим? А они так, знаете, спокойно отвечают: профессора Гурмаева вещи. Один из них даже подмигнул: живут же люди… Ну я и успокоился. Коли профессор, тогда понятно: профессору и на даче по ковру походить можно.
В продолжении всего рассказа Гурмаев ни разу не шевельнулся. Но едва мастер умолк, он поднял голову и спросил:
— Скажите, а не было среди грузивших человека лет за шестьдесят?
— Нет, — покачал головой мастер, — такого не было.
Профессор, очевидно, был вполне удовлетворен ответом и с довольным видом откинулся в кресле.
— Интересовались, не было ли среди грузчиков Ширинкина, не так ли? — спросил лукаво Багиров.
Роль Сидора Ширинкина была ему не вполне ясна. Многое в его поведении казалось необъяснимым, если, конечно, не предположить, что…
— Ну что Ширинкин? — спросил полковник у беспрерывно звонившего по телефону Гоги Остракидзе.
— Никаких следов, товарищ полковник… Дома нет, в бане нет; отвечают, что на работу не вышел.
— Прекрасно, прекрасно… — чуть слышно проговорил Багиров. — Дело, кажется, становится интересным.
Из кабинета профессора донесся взволнованный голос Геры Андалузовой.
— Эврика! Эврика! — кричала она.
Когда она появилась в гостиной, грудь ее взволнованно вздымалась, на похудевших во время практики скулах пылал румянец. В предчувствии непредвиденного все смолкли.
— Внутри тумбы стола Николая Николаевича обнаружены отпечатки пальцев. Взгляните!
После дерзкого ограбления квартиры профессора Гурмаева напряженная работа коллективного ума достигла, казалось, апогея. Однако злоумышленников взять не удавалось. Молчали комиссионные магазины. Скучали засады, оставленные у скупщиков краденого. Розыски тигрового купальника Галины Еремеевны на курортах Кавказа, Крыма и Прибалтики результатов не дали. Ширин-кин, таинственно исчезнувший в день грабежа, нигде присутствия своего не обнаруживал.
По делу уже работали две группы — каждая по своей версии. Первая перемалывала идею с «Герцеговиной флор». Составлен был список всех курильщиков этого редкого сорта папирос, но среди них в большинстве были лица вне подозрений. Вторая группа работала по версии, получившей условное название «Ботулизм». Были обследованы десятки клиник, проанализированы сотни больничных листов. По истечении трех дней и трех ночей на стол Багирова лег листок с адресом одной из московских клиник. Несколько дней назад туда были доставлены три человека с диагнозом «острое отравление».
На утренней летучке Багиров, раскрошив две сигареты (после очередного мини-инфаркта он не курил, а только нюхал сигареты «Дымок»), подвел первые итоги. Версия с «Герцеговиной флор» ему представлялась сомнительной.
— Умный преступник не станет курить «Герцеговину флор», — сказал он задумчиво. — Слишком заметно. Да и дорого!
— Простите, а как же экспертиза? — возразила Андалузова. — Спектральный анализ табака подтвердил…
— С наукой не спорю, — снисходительно улыбнулся Багиров, — но наука смотрит в микроскоп и не видит перспективы. Надо смотреть шире и изучать жизнь.
Гуляя вчера с внучкой, Багиров обошел пяток табачных палаток: нигде «Герцеговины флор» не оказалось.
— А теперь взгляните…
С этими словами полковник расстегнул нагрудный карман и бережно развернул на столе свежевыстиранный носовой платок. Внутри платка что-то было.
— Окурок? — удивились присутствующие.
— Окурок, — кивнул Багиров. — Но какой!
Изжеванный чинарик переходил из рук в руки.
— Черт возьми, да это же «Герцеговина флор»! — воскликнул Гога. — Откуда это у вас, товарищ полковник?
В глазах, устремленных на полковника, горело неподдельное восхищение.
— То-то, — добродушно усмехнулся Багиров. — А вы мне спектром в нос тычете!
«Седой» — как любовно звали Багирова сослуживцы — прошел сложную школу жизни и не упускал случая подтрунить над «технарями», как он с юмором называл молодых.
— Я нашел окурок возле американского посольства на Садовой, когда шел с внучкой от зоопарка на Арбат за минеральной водой. Что бы это значило? — спросил он, поигрывая седыми как лунь бровями.
— Не исключено, что здесь замешана рука ЦРУ, — выставил догадку Гога. — У меня с самого начала было подозрение, что угри, пропавшие вместе с фургоном, выращены за границей с применением биологических гормонов.
— Эк куда хватил! — заметил Лева Бакст.
Пока разгоралась дружеская перепалка, глаза полковника все больше теплели. Наконец он рассмеялся.
— Версию с ЦРУ — отставить, — сказал он, массируя уставшие виски. — Здесь оно, к сожалению, ни при чем. Нам точно известно, что из сотрудников американского посольства «Герцеговину флор» курит лишь сторож Струм-Ковальзон, он же известный специалист по советскому литературоведению. Мы знаем, что он собирает материал для очередного антисоветского пасквиля под названием «Кому живется весело, вольготно на Руси». И усиленно курит «Герцеговину флор». Обо всем этом я бы мог вам не рассказывать, — сурово проговорил Багиров, — и если рассказал, то для того лишь, чтобы показать, что «Герцеговину флор» теперь курят одни кремле-нологи и иностранные журналисты.
— Но ведь в квартире Гурмаева найден именно окурок «Герцеговины», — хватаясь за соломинку, прошептала Гера Андалузова. — Это же научно доказано!
— Науку нужно правильно ориентировать, девушка, тогда она приведет туда, куда надо, — назидательно проговорил полковник, поглядывая на именные часы. — Неужели зам не ясно, что преступник курил чинарик, найденный возле посольства? Это как раз на пути к дому Гурмаева. Эту версию отставить.
Когда все поднялись и направились к обитой черным дерматином двери, полковник окликнул Леву Бакста.