Ещё не вечер...

========== Часть первая. Глава первая. Печальный вечер ==========

POV Виктор

«Пусть говорят, что стал с годами труден путь,

Пусть говорят, былое счастье не вернуть…» *

— Добрый вечер, Марина! А почему Вы сегодня одна? Где же Ваш импозантный муж? — сам себе не веря, что вообще у меня хватило смелости подойти к её столику, я произнёс эти слова и тотчас же начал мысленно ругать себя за сделанное. Видимо, не стоило пить тот единственный бокал шампанского, который

я пригубил на дне рождения мамы, прежде чем поехать на свою вторую работу.

Да, уже два года я подрабатываю в этом кафе певцом, спецом, жнецом, то есть пианистом и звукорежиссером в одном лице. И те же два года безнадёжно влюблён в эту необыкновенную женщину, которая каждый месяц, 29 или 30 числа, приходила в кафе с мужем.

Он всегда заказывал ей шоколадное мороженое, кофе и бокал розового шампанского, а себе — двойной чай и пирожное безе. Они сидели, слушали моё выступление и тихо о чём-то разговаривали. А я смотрел на неё со сцены, пел только для неё и каждый месяц с нетерпением ждал её прихода, не смея объясниться. Да и зачем? Она замужем и, похоже, очень счастлива — а тут я со своими глупыми объяснениями…

Но в том месяце они не появились в кафе. И я занервничал. Я так привык, что хотя бы один раз в месяц могу видеть её, ощущать терпкий запах её духов, проходя мимо столика, восхищаться её милой улыбкой и встречаться глазами, когда она смотрит на меня во время моего выступления. Её отсутствие очень плохо сказалось на всей моей жизни: я стал резким и с родными, со знакомыми, с коллегами по работе, злился на погоду, на природу, на себя… Да я просто с ума сходил, не видя её! И, видимо, из-за этого тормоза отпустили, и сейчас я подошёл к ней.

Она вздрогнула при звуках моего голоса и подняла голову. Господи! Что же случилось с ней? В её глазах плескались боль и тоска. Вид измученный, синяки под глазами, кожа серо-белая… Она смотрела на меня, как на приведение, какое-то время, а потом, словно вынырнув из омута своих далеко не радостных мыслей, она тихо произнесла:

— Вы что-то сказали. Простите, я задумалась и не услышала Ваших слов…

Я понял, что с ней случилось что-то непоправимое, но повторил всю свою фразу полностью и сел, не спросив разрешения, за стол рядом с ней.

Она опустила глаза на скатерть и начала обводить пальцем рисунок на ней. Молчание затягивалось. Я волновался всё больше и больше. Наконец, она, видимо, собравшись с силами, произнесла:

— А мужа больше нет. Он умер от инфаркта в прошлом месяце.

Помолчала и добавила:

— Мгновенно.

Я ошарашено молчал, ругая себя, что вообще осмелился подойти к ней со своими дурацкими вопросами. Затем я взял себя в руки и произнёс:

— Извините. Марина. Я не знал. Мои соболезнования!

— Спасибо. Ничего страшного. Простите, а откуда Вы меня знаете? Мы где-то пересекались? — она пыталась быть вежливой и сильной, словно отодвигая от себя душившую её печаль.

—

Я выступаю здесь. И постоянных посетителей запоминаю, а Вы с мужем приходили сюда каждый месяц. Вы ещё два месяца назад аплодировали мне стоя, когда я исполнил новую песню.

— Да, да, я вспомнила. Вы хорошо поёте, и тексты у Вас умные и сильные, — подобие улыбки осветило её лицо.

— Спасибо, — признаться, я был удивлён, что она запомнила даже тексты, не говоря уже о моём пении.

— Знаете… Я сегодня долго думала — идти или нет сюда. Но потом решила, что ему бы понравилось, что я продолжаю соблюдать наши традиции.

Улыбка погасла. Глаза наполнились слезами.

Я непроизвольно взял её руку в свои и тихонько сжал. Она не отняла руку. Я легонько погладил её пальцы своими и осторожно спросил, понимая, что ей просто надо поговорить с кем-то:

— Марина, а почему вы с мужем приходили сюда каждый месяц? — печаль переносится легче, когда есть с кем ею поделиться. Я помнил это со смерти своего отца.

— Мы познакомились здесь двадцать пять лет назад на свадьбе у моей подруги. Я была свидетельницей у невесты, а он — свидетелем у жениха. Мы тогда просто посмотрели друг на друга в первый раз, а через неделю подали заявления в ЗАГС. И с тех пор не разлучались никогда. Даже в его командировки я ездила вместе с ним. Я пишу книги для детей, работаю дома, так что всегда свободна для него. Была свободна, — поправилась она и опять погрузилась в свои мысли.

Я тоже молчал, только продолжал гладить её пальцы своими. Она по-прежнему не отнимала руку.

— А почему сегодня Вы не поёте? — вдруг спросила она.

— Я уже закончил выступать, Вы просто не слышали, — честно ответил я. И вдруг неожиданно для себя предложил: — Может, Вы хотите кофе и мороженного, а то весь вечер сидите с бокалом шампанского… Или, может, Вы согласитесь поужинать со мной?

— Спасибо. Но я просто ничего не хочу. Я уже давно ничего не хочу: ни есть, ни пить, ни спать… Я даже писать больше не могу, хотя через две недели должна сдавать книгу редактору, — она вздохнула и опять замолчала. Потом, в очередной раз вынырнув то ли из воспоминаний, то ли из печальных мыслей, отняла свою руку, посмотрела на часы и сказала:

— Мне пора. Уже поздно.

И, сняв со спинки стула сумочку, открыла её и достала кошелёк.

Я остановил её:

— Марина, я заплачу за шампанское.

Она не ответила ни «да», ни «нет», но убрала кошелёк назад в сумку и встала. И тут меня словно ударило что-то. Я понял, что, если сию секунду не придумаю хоть что-то, то она уйдёт, и на этот раз — навсегда.

И я набрался смелости и выдохнул:

— Я на машине. Можно Вас отвезти домой?