Еще не все потеряно
Шрифт:
— Я знаю, Ведьма, чародеи должны отличаться от пестрой массы способностями и умом. Так что не морщись.
Я исполнила его желание — улыбнулась и со вздохом ответила:
— К сожалению, любезный, ты на чародея не тянешь.
— Какой чародей! — Он коснулся лбом моего уха. — Разве чародей попадает в передряги так, как я?
Ситуация постепенно развивалась в интимную сторону. Это было лишним, каким бы симпатичным он ни был, и я вытряхнула из мешочка кости.
3+17+33. Сочетание нечеткостей.
«Окончание, завершение, эпилог — иллюзия, которой живет человеческий
Я продекламировала это Дмитрию по памяти, как короткое стихотворение. Он смотрел на меня распахнутыми, слегка удивленными глазами с мягкими искорками в глубине зрачков. Мне хотелось взъерошить его волосы, погладить щеки. Это не влюбленность, не слабость, это наваждение, наведенное предчувствием расставания после совместно пережитых волнений. Это наваждение всего лишь, и я была его сильнее. Я его контролировала и сопротивлялась ему, а Дмитрия, похоже, оно одолевало. Обижать его не хотелось, поэтому вести себя следовало осмотрительно и осторожно. Тем более что назревший разговор о деньгах господ Филипповых начать только еще предстояло.
— Утро нового дня, — задумчиво повторил он. — Надеюсь, оно будет приветливей вечера. Хотя чего сетовать — на свободе и в безопасности, в обществе очаровательной женщины…
— Не расслабляйся, приятель!
Не удержалась я, погладила-таки его по щеке, почувствовала, как он напрягся. Не скажу, что это не доставило мне удовольствия.
— Счет нашего времени идет на минуты. Пашина «братва» скорее всего уже на коней садится. А искать нас начнут с самого простого — с проверки квартир.
Слава богу, трезветь начал! Смотрит на меня уже не так завороженно.
— «Десятка» моя — вон она, дожидается. Сейчас домой заскочу минут на десять и, как ты выразилась, — на коня! Минут через двадцать меня здесь не будет, это точно! А к утру за город выберусь — и ищи ветра в поле. Мне проще, а каково тебе? Останешься здесь, возле разворошенного осиного гнезда. Слушай! — приподнялся, осененный идеей. — Едем со мной!
— Что, в Чебоксары?
— Да!
Я невесело рассмеялась:
— Дурашка ты увлекающийся!
Он, привлеченный теплотой слов, опять потянулся ко мне, и я поспешила его остановить:
— Бросить свои дела здешние и вас, Филипповых, на произвол судьбы и сбежать с тобой в Чебоксары? Эксгумация, Дима!
Он в сердцах крепко выругался, стукнул кулаком о кулак так, что треск раздался, и сморщился от боли. Да, кулакам его сегодня досталось, не следовало бы ему делать таких жестов.
— Ты думал, все кончилось?
— Думал!
— Пока мы только от мафии избавились, и то не до конца. Бежать тебе надо, а мне — оставаться, расхлебывать остатки. Советую бросить ларьки и квартиры или поручить их продажу, что ли, верному человеку, есть такой?
— Найдется.
— И бежать к своим, не теряя времени. Слышишь, Дмитрий, — затормошила его, призадумавшись, — прямо сейчас и отсюда! Ребята, вы — это, так сказать, подразделение довольно малосильное. Обратись
Он смотрел недоверчиво, но с податливой робостью. Его присутствие в городе связывало мне руки, и сгущать краски имело смысл. Переборщить я не опасалась. Пока свежо у него впечатление от происшедшего, верить он мне будет. А что в будущем сомневаться начнет, пусть даже не доехав еще до своих Чебоксар, это меня не волновало.
Выудив из «бардачка» ручку, Дмитрий на клочке бумаги нацарапал несколько цифр и отдал его мне.
— Чебоксарский телефон, — проговорил очень серьезно.
Я оценила его шаг должным образом. Этим он отдавал себя, Веру и Аркадия в мои руки.
— Позвонишь — встретим. Что еще? Подумал, потирая лоб.
— Деньги! — подсказала я. — Деньги для взятки в прокуратуру.
— Сколько?
Опять этот вопрос! Ну не поворачивается у меня язык запросить с них третью шкуру.
— Не знаю, — качаю головой, — но думаю, в разумных пределах, сообразно, конечно, делу.
— Приготовим, ты позвони только. — И замолчал опять. Пора, пора было его спроваживать. Во мне уже тлело нетерпение.
— Едешь? — почти выкрикнула.
— Да, — отрубил он. — До утра из города уберусь. На дачу заверну — бумаги свои забрать.
Я о бумагах твоих помню. Не забываю я о них ни на минуту. И голову уже ломаю — как бы мне там побывать раньше тебя, истребитель бомжей?
— Дачу, Дмитрий, сожгли, — соболезнующим тоном сообщаю ему. — Сгорела она дотла. Я раньше тебя очнулась, видела.
Это поразило его, он даже на секунду глаза зажмурил.
— Не переживай! — попыталась успокоить. — Жизнь дороже, наживешь еще!
Он понял мою двусмысленность по-своему и приободрился:
— Наживу! — согласился со злой уверенностью. — Постараюсь!
На этом мы с ним расстались. Пожали на прощание руки, а когда рукопожатие затянулось, я позволила нам хороший поцелуй на память.
Склонившись над его коленями, я сама открыла защелку двери, распахнула ее для него. Уходя, он несколько раз обернулся. Я взглядом проводила его до подъезда и, запустив двигатель, медленно выехала со двора.
В третий раз я проехала мимо сторожки Ефимыча по ухабам плохой дороги между штакетниками, мимо сарайчиков и особняков.
Дача Филипповых представлялась мне сейчас неким отправным пунктом, началом развития событий очередной главы дела о кассе ювелира. Эта глава, при отсутствии дачи, обещала быть последней.
«Девятка» кралась, покачиваясь на ухабах, с погашенными фарами, с работающим на пониженных оборотах двигателем. Я очень надеялась, что происшедшие здесь военные действия, завершившиеся пожаром, и, возможно, последовавшие за этим визиты официальных лиц, по ходу деятельности обязанных интересоваться происшествиями такого рода, утомили недреманные очи Ефимыча, притупили его бдительность, и он не заметит или не обратит внимания на машину, сверхосторожно проползшую мимо. Как бы там ни было, но в глубь дачного массива я проникла беспрепятственно.