Еще один день
Шрифт:
– Взаимоотношения с партийной властью. Нет, не со мной, – словно предупреждая дополнительный вопрос, ответил Краснов. – Я ее самое нижнее звено. Для коллектива важно, как относятся к руководителю и обком, и райком. Кроме того, надо уметь общаться с журналистами. Чем они ближе к тебе, тем меньше критикуют. У нас ведь есть и неприкасаемые.
Краснов посмотрел на стопку книжек. Остудин протянул к ним руку, взял верхнюю: Л. И. Брежнев «Малая земля». Поднял на Краснова недоумевающий взгляд. Тот ответил вопросом:
– Читал?
Остудин едва удержался, чтобы не
– Еще два месяца назад. А у вас они только появились?
– Неделю назад завезли, – сказал Краснов и, кашлянув в кулак, серьезно добавил: – Тут тебе и война, тут и восстановление народного хозяйства. И отношение ко всему личное. Все показано через жизнь одного человека.
– Ты сам-то эти книги читал? – спросил Остудин.
– «Малую землю» прочитал, а «Возрождение» еще не успел.
Но, судя по тому, как стыдливо опустил глаза Краснов, Остудин понял: ни одну из этих книжек секретарь парткома не держал в руках. «Тогда почему не сказать об этом прямо? – подумал он. – Зачем это фарисейство?»
Они снова подняли рюмки, выпили. Закусывали от души. Долго закусывали. Чувствовалось, что ни одному не хочется возвращаться к обязательному, совсем не застольному разговору. Но возвращаться было надо. Первым нарушил молчание Краснов:
– Эти книги прислали для изучения. И наверняка ответственным за это назначат руководителей предприятий.
– Слушай, Юрий Павлович, будь другом, не привлекай меня к этой кампании, – неожиданно взмолился Остудин. – Неужели не понимаешь: я, по сути дела, еще не принял экспедицию, надо знакомиться с делами, а ты меня сразу в такую упряжку…
Краснов понимал, что дело не только в занятости нового начальника экспедиции. Книга читается тогда, когда к ней есть внутренний интерес. Нельзя заставить человека полюбить книгу с помощью директивы. Остудин пытается открутиться, потому что не хочет заниматься тем, к чему не лежит душа. Но секретарь парткома был настойчив по чисто личному мотиву. Если руководителем будет не Остудин, то им придется быть ему, Краснову. А это значит, самому промусолить сотни страниц декларативного пустозвонства, которое ни к чему не приложимо. Все это он держал в уме, вслух же ответил, лишая Остудина возможности возражать:
– Дело это практически решенное, поверь мне. Таково мнение руководства района.
Он развел руками, показывая, что никто уже не в состоянии изменить это решение. Пить и есть сразу расхотелось, но Остудин понимал, что это ни в коем случае нельзя показать Краснову. Он выдержал ужин до конца.
Когда бутылка была допита и Краснов попытался достать другую, Остудин остановил его.
– Ты извини, Юрий Павлович, устал я что-то, – сказал он. – Сам понимаешь, такая дорога, столько впечатлений, и все это в один день…
Краснов все понял. Докурив сигарету, он оделся и попрощался с новым хозяином квартиры. Остудин проводил его до дверей.
Татьяна,
Светлана вела себя на буровой так, словно это был ее родной дом. Выбравшись из вертолета, она направилась не по расчищенной бульдозером дороге, а по протоптанной в глубоком снегу узкой тропинке к ближайшему балку. Татьяна молча последовала за ней. Заглядевшись на огромный раскидистый кедр, она оступилась с тропинки и тут же зачерпнула валенком снег. Он попал за голяшку, и нога сразу почувствовала это.
– Подожди, – сказала Таня и ухватила одной рукой Светлану за рукав. Засунув пальцы за голяшку, она выгребла снег из валенка.
– На буровой рот не разевай, – наставительно заметила Светлана. – Здесь и по голове огреть чем-нибудь может.
Девушки подошли к балку бурового мастера. В нем было сумрачно. Сквозь намерзший на стекле небольшого оконца толстым слоем куржак едва пробивался дневной свет. Когда Светлана закрыла дверь, в балке стало совсем темно.
– Вот черт, – выругалась Светлана, нашарила рукой выключатель и щелкнула им. Но лампочка не загорелась. Она прислушалась и сказала: – Буровая стоит. Наверно, что-то случилось.
Они вышли из балка. Таня посмотрела на буровую, высившуюся в пятидесяти метрах от них. Она походила на собранную из железных конструкций ажурную башню.
– Пойдем туда, – кивнула в сторону буровой Светлана.
Только теперь Таня поняла, откуда у нее появилось ощущение, что она оказалась на краю земли. Буровая молчала. Над балками и тайгой стояла неземная, скованная ледяным холодом тишина. Жизнь словно навсегда ушла из этих мест. Не слышно было ни теньканья синиц, ни стука дятла, только скрип снега под ногами, когда они шли к буровой. Не доходя до нее, Таня увидела на мостках нескольких человек. Они молчаливо возились с какими-то железками.
Заметив девушек, один из них поднял голову и досадливо сказал:
– Вот уж не вовремя, так не вовремя. Идите в балок, пока не замерзли, а я с дизелем разберусь и приду.
Он отвернулся и нагнулся к железкам.
– Пойдем, – сказала Светлана и повернула назад.
Федякин появился примерно через час, вскоре после того, как на буровой затарахтел двигатель. Одновременно с этим в балке вспыхнула лампочка. Федякин прошел мимо девушек, остановился у железной печки, протянул к ней озябшие ладони.
– Серьезная была поломка? – глядя на него, спросила Таня.
– Зимой любая поломка серьезная, – ответил Федякин. Он потер ладони и, повернувшись к девушкам, спросил: – С чем прибыли?
– Давно вас не видели, вот и прилетели, – ответила Светлана. – Барсов сказал, что вы везучий, скоро откроете нефть.
– Откроем, если не пропадем, – иронично усмехнулся Федякин. – Если бы сейчас двигатель не запустили, пришла бы хана и нам, и буровой.
Петру Петровичу Федякину шел пятидесятый год. Но выглядел он значительно старше. Обветренное, загрубевшее его лицо иссекли частые и глубокие морщины. Молодыми были только синие глаза, в которых иногда проскакивали мальчишеские искорки. Узнав, что Татьяна с Урала, он заметил: