Еще один день
Шрифт:
– Сейчас Андрюша с концертом выступит, – съязвила Светлана.
Таня не выдержала. Отодвинув стакан, она сказала:
– Не порть вечер себе и мне. Если уж пригласила, наберись терпения.
Андрей, не обращая внимания на язвительность Светланы, вальяжно развалился на стуле, тронул пальцами струны и сказал:
– Она у нас солистка, поэтому не любит, когда главные роли достаются другим.
– Ладно тебе, – беззлобно огрызнулась Светлана. – Лучше действительно что-нибудь спой.
Он взял несколько аккордов, подстроил струны и
Голос у Андрея был не сильный, но приятный. Тенор не тенор, баритон не баритон… Был он как раз для небольшой комнаты.
– Это чья песня? – тихо спросила Татьяна, когда Андрей замолк и потянулся за шампанским. – Я ее никогда не слышала…
– Ее многие не слышали. Ты и о певце, наверное, не слышала… Петр Андреевич Лещенко.
– А ты-то о нем давно услышал? – усмехнулась Светлана.
– Да хватит вам. Что вы как кошка с собакой, – не выдержала Татьяна.
Песня ей понравилась. Не потому, что посвящалась какой-то Татьяне, то есть в исполнении Андрея – ей лично. Понравилась мелодия, уводящая в прошлое и рождающая в душе грусть. Песня то ли забытой, то ли отвергнутой любви. И она спросила:
– Ты еще что-нибудь Лещенко знаешь? Спой.
– Что-нибудь под настроение? – спросил Андрей, не сводя с Тани ласкового взгляда.
– Настроение у нас не у всех одинаковое, – сказала Светлана. – Спой, что тебе самому у этого Лещенко больше всего нравится.
Андрей перепробовал несколько фокстротных начал, но ни на одной мелодии не остановился. Потом вдруг заиграл неизвестный Татьяне мотив и запел:
Здесь под небом чужим я как гость нежеланный,Слышу крик журавлей, улетающих вдаль.Сердцу больно в груди видеть птиц караваны,В дорогие края провожаю их я.Минуту-другую все трое молчали. Потом Татьяна спросила:
– Лещенко сейчас живой? Почему о нем ничего не слышно?
– О нем давно ничего не слышно, – ответил Андрей. – Петр Лещенко умер в начале пятидесятых.
– Он из эмигрантов? Откуда ты о нем знаешь?
– От дяди. Он рассказывал, что еще до войны пластинки Лещенко и Вертинского на рынке стоили столько же, сколько велосипеды.
– По-моему, Вертинский в Россию вернулся? – попыталась вспомнить Татьяна. – А Лещенко?
– Лещенко в Румынии остался. Там он и умер. В тюрьме. Дядя после войны
– Два альбома пластинок – это же тяжело. А у нас Лещенко не выпускали?
– У нас его пластинки на «ребра» переписывали, – сказал Андрей.
– На какие ребра? – не поняла Татьяна.
– На использованную рентгенпленку.
– Это верно, – подтвердила Светлана. – У меня такие пленки были. Только не Лещенко, а Вертинского. Я сама крутила их на проигрывателе.
Татьяна все еще была под впечатлением песен. И ни к кому, пожалуй, не обращаясь, а только отвечая собственным мыслям, грустно сказала:
– Действительно, «умом Россию не понять». Уехал человек за границу и вроде перестал быть русским. Тот же Лещенко…
– Что ты зациклилась на Лещенко? – усмехнулась Светлана. – А Шаляпин? А Бунин, лауреат Нобелевской премии? Пушкин, по-моему, говорил: «Славой предков гордиться не только можно, но и должно»… Вот мы и гордимся…
Разговор перешел на знаменитостей, которые были в эмиграции и которые не были. И вдруг вроде бы случайно (хотя давно держал это предложение в уме) Андрей «вспомнил»:
– Мы завтра летим к рыбакам-хантам на одно богом забытое озеро. Не хотите слетать с нами?
– Я, например, нет, – сразу отказалась Светлана. – Мне надо репортаж из экспедиции писать. А насчет Тани не знаю. – Татьяна вопросительно посмотрела на подругу. Та посоветовала: – Я бы согласилась. Такая возможность за всю твою оставшуюся практику может не представиться.
– А редактор? – нерешительно спросила Татьяна.
Светлана, как показалось Татьяне, улыбнулась с подтекстом:
– «Северная звезда» переживет. К тому же ты не наша кадра. А «Приобская правда» только обрадуется. Вдруг ты для них что-нибудь откопаешь?
Андрей снова тронул струны гитары. Девушки замолчали. Музыка создавала в комнате особую атмосферу. Даже Светлана подобрела и уже не перебивала других своими колкостями. Андрей много пел в этот вечер. После Лещенко он исполнил несколько цыганских песен, потом пел Окуджаву. Наконец он отложил гитару и, глубоко вздохнув, встал. Татьяна поняла, что он собрался уходить, и расстроилась.
– У меня завтра утром комиссия, Танечка, – заметив грусть в ее глазах, произнес Андрей. – Летчики перед каждым полетом проходят медосмотр. Так что надо быть в форме. Но если ты серьезно решила лететь к рыбакам, я жду тебя в восемь утра у здания аэропорта.
– Конечно, серьезно, – ответила Таня.
Андрей начал прощаться. Когда Таня подала ему руку, он поднес ее к губам и поцеловал. Едва он закрыл за собой дверь, Светлана с досадой сказала:
– Влюбился он в тебя по самые уши.
Таня чувствовала, что у нее учащенно стучит сердце. За сегодняшний вечер Андрей ей стал небезразличен, хотя она и боялась признаться себе в этом. Погладив то место на ладони, к которому он прикасался губами, Таня ответила, чтобы успокоить не столько Светлану, сколько саму себя: