Еще один день
Шрифт:
Федякин ушел. Татьяна стянула с себя теплую кофту и юбку, залезла под стеганое одеяло. Светлана закрыла дверь на крючок, выключила свет и легла рядом. Однако сон не шел. Впечатлений было столько, что им требовался выход. Первой заговорила Татьяна.
– Не могу представить, – она смотрела на темное окно и невольно хмурилась, – восемь детей, один меньше другого, увозят вместе с родителями в совершенно дикие места… Семеро из них умирают. И у Федякина две сестры умерли… «Северная звезда» о нем часто писала?
Светлана, вспоминая, пошевелила пальцами, вроде бы загибая их по счету, потом пожала плечами:
– Не
– И о том, что он рассказывал нам сегодня?
– Ты имеешь в виду ссылку? Об этом мы не писали. Тут ведь кругом одни ссыльные. Да и потом, правильно сказал Федякин. Зачем все время зацикливаться на этом? Надо думать о будущем.
– Но без прошлого нет будущего, – сказала Татьяна.
– Это правильно. – Светлана закинула руки за голову. – Но ведь в нашем прошлом были не только одни ссылки.
– Конечно, не только, – ответила Татьяна. – И хорошего было дай бог. Гораздо больше, чем плохого.
– Скажи, а у тебя есть братья и сестры? – Светлана, решив переменить тему разговора, повернулась лицом к Татьяне.
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что у меня их куча. В нашей семье десять детей.
– Да ты что? – удивилась Татьяна.
– А чего тут удивительного. Мать с отцом постарались. Жили в избе, где были кухня и комната. Так что я всего насмотрелась. До сих пор детского визга слышать не могу. А от запаха пеленок прямо воротит.
Последние слова Светлана произнесла с такой решительностью, что Таня невольно спросила:
– Что, и своих детей заводить не собираешься?
– Не знаю, – рассмеялась Светлана. – Я ведь уже разок замужем побывала. На второе замужество надо решиться. Да и парня хорошего найти не так-то просто.
Это откровение оказалось для Татьяны совсем уж неожиданным. Она никогда не думала, что подруга уже успела побывать замужем. Светлана нисколько не походила на степенную женщину. И квартира у нее больше напоминала комнату в общежитии, чем семейный очаг.
– А почему вы разошлись? Он тебе изменил, или ты его разлюбила? – спросила Таня, считавшая, что только эти две причины могут быть поводом для развода.
– Нет, не изменил. – Светлана погладила одеяло на груди ладонью. – А что касается любви, то даже не знаю – любила ли я его когда-нибудь.
– Зачем же тогда выходила? – удивилась Таня.
– По собственной дурости. Была тут у меня одна история. Да и боялась пролететь преждевременно. Замуж надо выходить чистой, чтоб никаких упреков потом не было. – Светлана приподнялась на локте и спросила: – Ты, случайно, не того?.. Не пролетела?
Таня рассмеялась. Вспомнила отца, работавшего военпредом на заводе, и мать, преподававшую в школе географию. Ученики ее любили, и это позволяло матери считать себя незаурядным воспитателем. От дочери она требовала не просто послушания, а понимания родительских требований. Потому что была убеждена: родительские требования всегда справедливы. Отец, как человек военный, главным в воспитании считал привить ребенку чувство ответственности за свои действия.
Родительские отношения к вопросам воспитания казались Тане одинаково занудными. Когда она была подростком, часто пользовалась положением единственного чада. Иногда крикливо капризничала, но, покапризничав, уступала, так как была ребенком неглупым, интеллигентным и, главное,
В раннем детстве подруг дочери выбирала мать. Но время шло, и Татьяна обретала самостоятельность. Однажды Вера Павловна по старой привычке попыталась вмешаться. На это Татьяна возразила (тогда ей было уже около шестнадцати), несколько резонируя:
– Мама, роль унтер-офицерской вдовы тебе не к лицу.
– При чем здесь унтер-офицерская вдова? – нахмурилась мать.
– Меня воспитываешь ты. И если боишься, что кто-то может повлиять на меня отрицательно, значит, воспитываешь плохо.
– Однако, – засмеялась мать, – ты, оказывается, растешь, а я этого не замечаю…
Как-то Татьяна задержалась у Вальки Дробышевой и пришла домой за полночь. Переволновавшаяся мать встретила ее словами резкими и несправедливыми. Хотя и говорила Вера Павловна обиняками, Татьяна поняла все как надо и ответила прямо:
– Мама, не надо тратить так много слов. Помнишь, ты сказала, что я расту, а ты этого не замечаешь. Так вот: я уже совсем выросла, мама. И ты должна понять: если я захочу сделать это, я это сделаю до двенадцати. Если не захочу, то не сделаю и после полуночи. Я не хочу. Даю тебе честное слово…
Сейчас, вспоминая тот давний разговор, Татьяна молчала, и Светлана, не дождавшись ответа на свой вопрос, расценила ее молчание как подтверждение догадки.
– Значит, пролетела, – сказала она, многозначительно покачав головой.
– Да нет, – сказала Таня. – Хотя возможность такая была.
…Оформилась Татьяна лет в пятнадцать, может, чуть позже. До этого была ни то ни се. Внимания заслуживали только ноги. Татьяна это знала и знанием своим кокетничала. Иногда, очень старательно привлекая внимание подружек к своим ногам, вроде бы смущенно жаловалась: «Кругом одни коленки, и растут прямо из-под мышек, все время боюсь, что задену за них локтями». Кто-то из подруг молча вздыхал, другие завидовали открыто. Длинные ноги – это ах! Длинные ноги – это ох! А если к ним прилагается смазливое личико, тогда «ах» и «ох» одновременно. Здесь тебе прямой путь в манекенщицы. А манекенщица не для одного девичьего сердца – желание заветное. Единственная ей соперница – киноактриса. Но эта фантазия такая яркая, что смотреть на нее и то больно.
Все девочки их класса влюблялись в киноартистов. То в Юрия Кузнецова, то в Жана Марэ, то в Вячеслава Тихонова. Татьяна влюблялась вместе с классом. Но артисты были иллюзией, любовью кумирной, когда чувством руководит не что-то душепоглощающее, а та роль, которую играет актер. Татьяна из забав коллективной влюбленности вышла раньше своих сверстниц. То ли потому, что была начитаннее, то ли потому, что быстрее взрослела.
Отказалась Таня от игры и сразу потеряла подруг. Тогда она стала искать друзей из мальчишек. Но и здесь ей не посчастливилось. Будь она незаметной или просто смазливой, ей, может быть, такая дружба и удалась. Но Татьяна была красива. Уже одно это обстоятельство бескорыстие юношеской любви исключало. Дело кончалось влюбленностью, как Татьяна про себя иронизировала – «вздохами при луне», и в конечном счете отдалением, а то и ссорой. Одноклассницам, видимо, тоже поднадоело коллекционирование влюбленностей, и в классе стали образовываться парочки. Татьяна определенную фигуру себе не искала, потому что уже пробовала дружить и знала, чем это кончается.