Еще один герой
Шрифт:
За ее спиной щелкнули мощные запоры, свет замигал, словно от испуга.
Из-за второй двери донеслись постанывание, посапывания и тихие проклятия. Открывалась дверь медленно, неохотно, похоже было, что механизм расплачивался за годы невнимания к себе, за пыль и ржавчину, разъевшую шестеренки. Но через некоторое время дверь открылась достаточно, чтобы сестра сумела войти.
— Уфф, — солдат блеснул улыбкой и вытер со лба пот. — Я ведь говорил, что эту фигню стоит смазать, но тут не до масел. Стрелок Клавенсон.
— Сестра Рэдглоу. А не проще использовать сервомоторы брони?
— Использую, а как же. Иначе б мы эту заразу и втроем с места не сдвинули. А они идут даже быстрей, чем мы ожидали.
Восемнадцать минут. Это значило, что волна в двадцати, максимум в двадцати пяти минутах от них. Она прикрыла глаза. Господь подвергал ее испытанию, и она не собиралась Его подводить.
— Где раненый?
Не сказав ни слова, он провел ее. Они приготовили для капрала помещение в самом центре бункера, без окон, с единственным входом. Один Бог ведал, для чего предназначал его проектировщик, но сейчас тут стояли только полевая кровать, военный автомед, табурет да несколько ламп, подключенных к генератору и — на всякий случай — к батарее аккумуляторов. О лампах попросила она: это важно, чтобы свет не гас ни на секунду.
— Нам придется вас оставить, — пояснил Клавенсон, направляясь к выходу — Приказ сержанта. Не беспокойтесь, мы закроем дверь, и на всякий случай я покажу, как заблокировать ее изнутри. До вас ничего не доберется.
Она только махнула рукой на эту неловкую попытку ее успокоить. Смотрела на раненого. Эдвард Новак, двадцать восемь стандартных лет, католик. По сути, ему повезло: окажись он евреем, остался бы в одиночестве, потому что равви Глевштейн утром вылетел к двум солдатам на линию Эддингса.
— Как вы себя чувствуете, сержант? — спросила она ласково.
Он поглядел слегка ошалевшими от страха глазами и коротко рассмеялся, на грани панического хохотка.
— Сержантом я стану в лучшем случае посмертно. Пока что я капрал, и лучше бы вам, сестра, это запомнить.
Она вспомнила его медкарту: повреждение хребта, перелом ноги, три треснувших ребра. Результат падения с шести или семи метров на бетонную плиту. Тогда на нем не было брони. Не повезло. Но самое худшее находилось под черепом, крупная гематома, удерживаемая лишь наносеткой, введенной через сонную артерию. Сетка была очень тонкая, поэтому, чтобы дать хоть какой-то шанс выжить, давление ему снижали фармакологически. Что, в свою очередь, не позволяло ему, как всем прочим, принимать оглупитель — поскольку его составляющие вошли бы в конфликт с принимаемыми лекарствами. Вот и все. Он прекрасно понимал, что без оглупителя не выживет под психошизоидной волной, которую также называли «волной магхостов», а под ней его убьет апоплексический удар. Его следовало эвакуировать в тыл, и он наверняка предпочел бы рискнуть сыграть в рулетку с полями анти-g, даже если бы те грозили разорвать его наносеть, — но вместо этого ему прислали гребаную монашку.
Не повезло.
Ох, человеческие глаза способны передать столько информации. Особенно те, в которых ненависть мешается с паникой.
Неожиданно он широко ухмыльнулся.
— Я чувствую себя лучше, сестра. Парни так переживают, что даже позаботились, чтоб я не свалился с постели, — он напряг мышцы, показывая ремни, которые стягивали его руки и ноги.
— Они сделали это, потому что я их попросила, — пояснила она спокойно. — Опыт.
Он перестал улыбаться.
— Какой опыт, а? Какой такой, сука, опыт?! — Он дернулся так, что заскрипели ремни, а постель едва не подпрыгнула.
Она подкатала правый рукав и показала ему. Он замолчал, глядя на отвратительный, рваный шрам, тянущийся от запястья до самого локтя. Будто выгрыз его зверь.
— Ногти и зубы, — пояснила. — Такие раны плохо заживают.
Он не ответил, глядя на ее предплечье.
— А тот, который это сделал? — произнес наконец.
— Я лупила его стулом, пока он не стал больше бояться меня, чем того, что магхосты оставили в его голове. — Она опустила рукав и спокойно улыбнулась. — Но обычно я предпочитаю молитву. Когда ты в последний раз был в церкви?
— Два… нет, три года назад.
Она вздохнула. Тяжелый случай.
— Ладно, начнем тогда с основ. Помнишь «Отче наш»?
Динамик передал вой сирены. Двадцать минут до контакта, пятнадцать до приема оглупителей.
Тридцатью километрами дальше полковник Стэнли Кон-Кавафа напряженно всматривался в экран. Фронт атаки выглядел как взрывная волна, катящаяся от дыры в стене туч со скоростью пары десятков километров в час. Она уже захлестнула первые окопы и с неизменной скоростью приближалась ко второй линии. Компьютеры в штабе висли, пытаясь зафиксировать, где и когда депрессионная волна сломается, но для полковника это не имело значения. Ни одна из волн пока что не добиралась дальше тридцати километров от точки входа, и он уже знал, что и эта не окажется исключением.
Первая линия укреплений внезапно озарилась светом. Тактические плазменные заряды силой в несколько килотонн выжрали пару квадратных километров перед окопами: знак, что наступающие приближаются. Пасходеры, миграчи и палколапы двигались за волной магхостов, чтобы стереть в пыль подавленных оглупителем солдат. И только после них придут калехи. По крайней мере так это должно было выглядеть в теории — на практике же армия в окопах не была брошена на произвол судьбы.
— Кто на первой?
Кон-Кавафа чуть не подпрыгнул на месте. Командующий линией Говарда генерал-лейтенант Джон Маннис похлопал его по плечу.
— Прошу успокоиться, господин полковник. Спрашиваю, кто усиливает первую линию?
— Мусаси, господин генерал. И двадцать три невписанных.
— Хорошо. А вторую?
— Бешеный Конь. И двадцать две пустышки.
— С третьей Завиша [1] ?
— Согласно приказу. Плюс семнадцать.
— Хорошо. Резервы?
1
Здесь и далее — имена знаменитых полководцев, часть из которых наверняка известна читателю. Однако позволим себе напомнить, что Бешеный Конь, или Неистовый Конь (1842 — 5 сентября 1877) — знаменитый военный вождь индейского племени оглала, входившего в союз племен лакота; прославился разгромом карательного отряда генерала Картера. Завиша Черный (1379–1428) — знаменитый польский рыцарь, образец и воплощение рыцарских достоинств, один из героев Грюнвальдской битвы. — Примеч. ред.
— Седьмая Броневая и Тридцать второй Гренадерский полк. Но не думаю, что нам придется вводить их в дело, господин генерал.
Они не смотрели друг другу в глаза, чтобы скрыть то, о чем каждый прекрасно знал. Не «не думаю», а «отчаянно надеюсь, что до этого не дойдет». Седьмая броневая дивизия имела статус полка неполной комплектации. Тридцать второй Гренадерский — неполного батальона. Треть от первоначальной численности. Конечно, они пребывали в полной боевой готовности — и можно было отдать им приказ. Только вот случись через несколько часов или дней следующая атака, бросать в бой, чтобы заткнуть вероятную дыру в линии фронта, будет уже некого.