Еще один шанс. Дилогия
Шрифт:
— Ерунда, говоришь? — рассказчик снова выкатил свои белёсые, безумные глаза. Сильно вытянул вперед синие, замершие губы. Оскалил пеньки гнилых зубов. В глазах его кроваво засверкали отблески от света костра. Он вдруг резко поднялся, сделал несколько шагов в сторону и замер. — Вона-на, что! Разрази гром в простоквашу! Не уразумел ты, Иван моего рассказа, а жаль... Не зря знающие люди сказывают, что учить дураков — не жалеть кулаков. Все те, кто на его караваны покушались, сгинули без вести. Преставились. Всех до единого приняла "Мать сыра земля". Никто не ушел от наказания. Все тати умерли в муках и страданиях. — Божий мученик начал креститься. — Царство
— Так уж и все? — осоловело произнес вожак. Он передернул плечами. Поежился. Запустил свои руки в черную как смола бороду. — Ишь проповедник нашелся! Будущее предсказывает. — Атаман невесело засмеялся, стараясь сохранить остатки хладнокровия — хотя бы перед своими людьми.
— Ты, что, греховодник очумел в своём скудоумии! — Гришка подтянул полы длинной, с торчащими клочьями шерсти овчинной шубы, надетой прямо на голое тело. Резко вскочил на ноги.
— Клёпу Сухого знаешь? А Касьяна Молчуна? А Федьку Рваное ухо? И что? — Нетути их. Сказывают, все до одного в могилушках — червей кормят. Или вот... Недавно появился у нас Сидр Косой. С Новгорода. Говорят потомственный ушкуйник. Похвалялся, что сам черт ему не страшен. И где он теперь? Какие вороны клюют его белое телушко? А всего-то, нечаянно — негаданно устроил в чаще засаду на обоз с флажками. И с тех пор не видать ни его, ни его "робят". Вот и тебя ждет тоже самое. О-хо-хо, ой зря ты остановил караван! И я ещё случайно за вами увязался... Вот, моя садовая головушка. Пропаду "теперяча" почем зря. Ить не было горя, а пришла беда — отворяй ворота.
Где-то далеко в лесу громко "закричал неведомый зверь". В поддержку товарища по лесному братству глухо завыли волки. Разбойники, нервно переглянулись, стали ближе подвигаться к костру.
— Иван, послушай, — святой человек подошел поближе к атаману. Нагнулся и зашептал ему на ухо. — Тебе остерегаться надо теперь. Бросай всё. Всё, что накопил, награбил. Золотишко, там, если есть "како" припрятанное — можешь отдать мне пока на сохранность. Остальное всё, бросай и беги. А иначе сгинешь, пропадешь почём зря, как другие.
— Да какое золото? — Главарь разбойников в сердцах рубанул рукой воздух. — Нет у меня ничего. Было бы золото — сидел бы я тут?
— Ну, как знаешь. Токмо предупредил я тебя. Кстати, ты хоть бы охрану какую поставил или от леса отвел ребят подальше. А то не приведи господь, явятся "дьяволы" из чащи по наши души!
— Послухай, ведь я почти ничего не взял из того обоза. — Иван, не слыша предупреждений собеседника об охране лагеря, недовольно начал оправдываться. — Там же в тех повозках ничего кроме разбитых горшков и брать-то было нечего. И людишки все целы. Я даже толком вязать их не стал. Да, и не душегуб, я. Не брал я греха на душу! Нет на моих руках крови.
— А это ничего не значит! — в голосе вещателя прозвучало ехидство. Он зло метнул сердитый взгляд на разбойника. — Что сделано — то сделано! Вот, поглянь Митька Сопатка просто так — на спор похвалялся взять караван со своими братанами. И что? Ан тоже не смог уйти от расплаты. Исчез прямо из дому. Добры люди сказывают, что вышел из избы до ветра и не вернулся. Свят... свят... — Юродивый достал из под шубы изрядных размеров деревянный кипарисовый крест на кожаном шнурке. Перекрестился.
— Да ну, тя! — Ванька Разбойник хмурясь, раздраженно буркнул, после чего начал оправдываться. — Не стращай меня! — Он облизнул пересохшие от волнения губы. Его сердце забилось чаще... — Со мной почти двадцать душ.
— А я, тебя и не пужаю. Надо мне больно!
Где-то далеко в лесу прозвучал зловещий, леденящий душу протяжный звук, от которого холодные мурашки поползли одежду. Он усилился и медленно потянулся в сторону поляны. Затем стал подыматься все выше, выше и, замерзнув у самых звезд, замер, осыпался вниз.
Громко, как выстрелы затрещали кусты. Лошади прислушались, настороженно подняли головы, заржали. Люди вздрагивая стали оглядываться по сторонам. Им казалось, что весь снег сверкает жадными, злыми зрачками. Кто-то вскочил и побежал к повозкам.
— Лихо одноглазое! — Гришка громко прошептал и начал усердно крестится в страхе пуская слюни. Оторопело выпучил глаза и замигал ими. Одеревеневшими, синими губами стал творить, путаясь молитвы.
— Стая нелюдей! Обходють. Спасения — нет! Грешники, ложитесь на землю! Может быть не заметют или пощадят, — юродивого вновь начал бить припадок неведомой болезни. Он задрожал и начал заикаться. — В-в-вот, также в-в-выло и скребло перед М-м-митькиной избой. — Несчастный очевидец упал на колени. Обхватил голову трясущимися руками. — Т-т-такой же знак был, в-в-вокурась когда он представился. От него даже косточек не осталось! Ну, всё, люд православный! Молитесь — пропали мы...
Разбойники испуганно стали подниматься с мест. Пятится назад. Взволнованно оглядывались по сторонам. Неизвестный, рвущий душу звук усиливался. Сиреневыми и голубыми дымками заскользили среди кружевных берёз длинные тени. Возле дальних кустов раздались два взрыва. Еще один прогремел уже ближе, почти возле костра. Из чащи на поляну, под звуки громких хлопков, поползли серые силуэты. Они двигаясь перебежками, падали, поднимались, старались "раствориться" на фоне ночного леса, затем появлялись снова. Вот они, образовали цепь и стали медленно надвигаться на метавшийся от ужаса лагерь разбойников. Вой нечистой силы не прекращался. Теперь он шел со всех сторон, громкими переливами давил на сознание обреченных злодеев. Нападавших становилось всё больше и больше. В испуганных глазах несчастных они множились, гроздьями расходились из-за спин друг друга, тенями росли в ширину и высоту. Казалось, сам Дьявол был среди них со своей сворой.
Ватажники забыв про мечи, топоры, рогатины в ужасе метались по поляне. Их сбивали с ног. Выкручивали руки. Выбивали оружие. Били, пинали, толкали в снег. Извивающихся, обезумевших от страха лиходеев волочили по земле. Затравленным бедолагам казалось, что со всех сторон к ним тянуться многочисленные щупальца в виде рук, веревок, сеток, каких-то непонятных приспособлений. Через пять минут практически всё движение на поляне завершилось. Несчастная ватага разбойников была поймана и связана. Рвущий перепонки дьявольский звук прекратился.
Атаман с трудом приподняв голову. Сплюнул кровь, набравшуюся в рот. Провел языком по дыре, образовавшейся между зубами. С трудом открыл глаза. Осмотрелся. Захватчиками были молодые, безбородые парни в мешкообразной одежде в разводах, цветом сливающемся с грязным снегом. Неизвестные бойцы были без кольчуг, щитов и шлемов. В руках нападавших были небольшие "ружьишки — пукалки", назвать которые серьезным оружием можно было с большим натягом. Двигались нападавшие слаженно и уверенно, представляя собой единый "живой" механизм. В поведении отряда чувствовалось, что захват разбойников — это обыденное, рутинное дело.