Еще одна чашка кофе
Шрифт:
На следующий день Теона с Лешей вновь пришли в архив и просидели там до обеда, однако на этот раз ничего существенного найти им не удалось. Кроме того, оказалось, что архивные базы более позднего срока, с личными сведениями петербуржцев были засекречены. В следующие дни Теона раскопала записи домовой книги тысяча девятьсот двадцатого года. В списках проживающих в квартире значилась только Ксения Ларичева и ее муж, некий Николай Свешников. Получалось, что за период с шестнадцатого по двадцатый год родители Ксении и ее сестра Ольга выехали из квартиры.
Теона провела еще несколько дней в архивах — информации о семье Ларичевых ей найти не удалось, однако она нашла архивные документы, касающиеся Николая Степановича Свешникова. Информации о нем было не так много, но Теона узнала, что Николай Свешников был партийцем, что, по крайней мере, до войны он проживал в Ленинграде и работал на Путиловском (Кировском) заводе. На первый взгляд — ничего странного, обычная, в общем, биография человека того времени, однако было нечто, что удивило Теону. Согласно скупым архивным записям выходило, что в первом браке Николай Свешников был женат на Ольге Ларичевой, а во втором на… Ксении Ларичевой. При этом никаких сведений о самих женщинах Теона не нашла.
Выслушав ее рассказ, Леша удивился:
— Ну и как это понимать? Твой бравый герой был женат на барышнях-сестрах одновременно?
Теона пожала плечами:
— Нет, конечно. Согласно датам регистрации брака он женился сначала на старшей — Ольге, в семнадцатом году, а через несколько лет, в двадцатом, на младшей — Ксении. И не спрашивай меня почему, я сама ничего не понимаю.
Леша отвлекся от своей драгоценной кофемашины и выразительно посмотрел на Теону:
— Хотел бы я знать, куда в таком случае делась старшая сестра?!
Теона сникла — у нее уже от всего голова шла кругом.
— Вообще как-то это все странно, — хмыкнул Леша, — была семья: отец, мать, две дочери, потом все куда-то пропали, а осталась только младшая сестра с мужем старшей. Ну не бред ли?
— Мы же не знаем, что там у них случилось, — вздохнула Теона, — может быть, все умерли, может, еще что. Время-то было, сам понимаешь, революция, гражданская война! Буду еще в архивах искать другие сведения.
— Нет уж, архивная крыса, тебе надо взять паузу, — заявил Леша, — этак ты скоро загнешься! Во-первых, давай-ка поешь, вот твоя гениальная тетушка как раз испекла пирог, я тебе и кофейку сейчас хорошего сделаю. А во-вторых, у меня к тебе есть предложение…
Леша не успел договорить, потому что в кофейню вошел Данила Суворов с фотокамерой в руках.
Данила коротко — на ходу — кивнул барменам и прошел за столик Ники.
Леша бросился к приятелю:
— Привет, старик! Куда пропал, три дня тебя не было?! Тебе самый нежный девичий капучино, как обычно?
Однако, к удивлению Леши, Данила не хотел ни капучино, ни разговоров о жизни. Вместо этого он отмахнулся от Леши и стал как-то странно крутиться за кофейным столиком, словно изучая точку обзора с этого ракурса, чтобы понять, что вообще в него входит. Потом он достал камеру и стал фотографировать свой дом, улицу, окна на противоположной стороне. И вдруг на его лице отразилось изумление — озарение, какая-то неясная для окружающих, но очевидная даже для непосвященных реакция. Данила подхватил камеру и быстро вышел из кофейни.
Леша с Теоной выразительно переглянулись.
— Что это с ним? — спросил Леша.
— Возможно, он только что понял, что именно видит та странная девушка из этого окна, — задумчиво сказала Теона.
— И что же? — страшно заинтересовался Леша.
— Вот это ты у него спроси. Мне откуда знать?! Так что там у тебя было за предложение?
Леша вдруг почему-то смутился и, немного сбиваясь, предложил:
— Завтра у нас выходной. А еще завтра — последний день лета. Давай вместо этих скучных архивов поедем с утра ну хоть в Павловск? Велики, лавочка… Помнишь?
— Я все помню, — улыбнулась Теона. — Поедем провожать лето? А что — давай!
Завтракали на веранде у Мананы. Довольная Манана расстаралась для своих любимцев — на столе стояли румяные, только из печи маковые рулеты, шанежки с нежнейшим рассыпчатым творогом, румяные пирожки с черникой, крынка деревенского, такого, что его можно было намазывать на блины вместо сметаны, молока. Леша с довольным, как у закормленного хозяйского кота, видом, ел как-то все и сразу. А вот тоненькая дюймовочка Теона отбивалась от своей любвеобильной тети, отчаянно хотевшей ее накормить.
— Нана, умоляю! — взмолилась Теона, решительно отодвигая от себя тарелку с яблочной коврижкой. — Я стану толстая, как бочка!
— Толстая девушка — добрая девушка, — тут же вставил Белкин, — тебе даже пойдет!
И не дожидаясь ответа, Леша схватил коврижку с ее тарелки и быстро съел без какой-бы то ни было рефлексии.
Манана одобрительно закивала:
— Молодец, Лешка! А вот-ка попробуй меренговый рулет с малиной!
— Отчего бы и не попробовать? — замурлыкал, только что не заурчал Леша.
Теона не выдержала:
— Вы столько сладкого едите, кошмар! И в кофейне, и дома! У вас диабет будет!
— Слушай, какой диабет? Зачем диабет?! — обиделась Манана.
Теона возмущенно посмотрела на Лешину тарелку и покачала головой:
— Это все для тех, кто вообще махнул на себя рукой!
— Э? Ну и ладно! — безмятежно кивнул Леша.
— Ты что, не понимаешь? Вот ты сейчас съешь этот кусок пирога, а он останется с тобой навсегда! — пригрозила Теона.
— Да? — Леша засмеялся. — Это как раз очень хорошо!
Теона махнула рукой — да ну вас!
Чаепитие по третьему кругу, смех, разговоры, и где-то вдали была слышна старая песня про осень. Резной, уже в легкой рыжине, клен протягивал ветки за околицей, мохнатые тетины терьеры гоняли наперегонки по саду, в воздухе пахло сдобой, яблоками и чем-то горьковато осенним.
Теона подумала, что ей хотелось бы сохранить это кристально чистое, последнее утро лета и запомнить этот букет белых и желтых хризантем в вазе на столе, и кусты прекрасных георгинов, что покачивались на тонких ножках на соседних клумбах, словно раздосадованные, что их не пригласили к столу, не взяли в вазу. И добрую улыбку Мананы, и дураковатых терьеров, которые так радуются происходящему со всем терьерным пылом. И даже вот Белкина она хотела бы сохранить в памяти — у него сейчас такое блаженное, счастливое лицо!