Еще одна сказка барда Бидля
Шрифт:
– Какое уведомление?
– Рон решил сегодня побыть идиотом за всех.
– О помолвке, разумеется, - снисходительно разъясняет господин директор.
– Вы совершеннолетние, у вас есть работа, а значит, и источник дохода. Таким образом, никакое согласие родителей не может повлиять на ваше решение. А я, как ваш работодатель, ничего не имею против. Боюсь, это расстроит Вашу матушку, мистер Уизли.
И он лучезарно улыбается. Да, он тоже не очень любит Молли Уизли… Он достает наши контракты в количестве трех штук. Вот из-за чего он так часто отлучался в последнее время в Министерство. Не только из-за этого, разумеется… А мне ничего не говорил.
Рон и Герми уже подлетели к столу, склоняются над пергаментом, а я все продолжаю сидеть в кресле, глядя на
– Гарри, а ты?
– Гермиона вопросительно поворачивается ко мне.
– Можно, я немного подумаю?
– выдавливаю я из себя. Все равно, это самое разумное, что я могу сейчас сказать.
– Да что тут думать?
– Рон тоже смотрит на меня непонимающе.
– Оставь его, - одергивает Рона Герми, - думать иногда тоже полезно.
И они подписывают свои контракты, благодарят господина директора, долго, бесконечно долго, а он еще и обещает завтра же присмотреть в школе подходящие комнаты, где скромно, но вполне комфортно может разместиться молодая супружеская чета. И педсовет, на котором он представит нас в качестве стажеров, завтра ровно в десять. Ну и, стараясь не усмехаться, пишет Гермионе на клочке пергамента заклинание, открывающее путь в спальни - мальчикам к девочкам или девочкам к мальчикам. Это уж как им будет угодно.
И они, наконец, уходят, все еще недоуменно оборачиваясь на меня. А я продолжаю сидеть в кресле в дальнем углу кабинета и не знаю, что мне с собой делать.
* * *
Предложение.
Когда за Роном с Герми закрывается дверь, он еще некоторое время молчит, глядя прямо на меня так, как я отвык уже давно - немного изучающий, ничего не выражающий взгляд, отстраненный, холодный, какой всегда бывает у него, когда он разговаривает с посторонними. Но сейчас этот взгляд предназначен и мне. Потом проводит ладонью по лицу, будто стряхивая что-то и, наконец, говорит:
– Пойдем наверх, там поговорим.
– Пойдем, - я пожимаю плечами.
Вся эта несколько официальная сцена несколько меня удивляет и пугает. Мне даже кажется, что все, что было между нами пару дней назад, мне просто приснилось. «Ты думаешь, я не хотел бы ворваться в твой маленький горячий рот?» Бред. Такой, какой он сейчас, не мог кусать мои губы, жадно целовать меня, словно никогда не насытится, его обнаженное тело не могло скользить по моему…
Но гриффиндорская форма придает мне наглости и уверенности, я как будто вижу себя со стороны - аккуратного, подтянутого, безукоризненно причесанного. Я смотрю на него с вызовом. Да, я написал ту самую бумагу, да, я до сих пор не заключил контракт с Хогвартсом. Я пока что свободен. И я готов сейчас ко всему - после того, что сказала мне Мак Гонагалл, после того, о чем мы говорили с Роном и Герми эти два дня. Мы взрослые, мы другие, и если никто не хочет этого признать, нам остается просто встать и уйти. Да, уйти, хотя сейчас я абсолютно точно знаю, как называется то чувство, что я питаю к Северусу Снейпу, директору Хогвартса, бывшему Упивающемуся, бывшему Хранителю, моему спасителю и моему самому любимому человеку, который вновь смотрит на меня холодно и оценивающе. И пока мы поднимаемся по лестнице, я ощущаю, что груз, давивший на меня все эти дни, исчезает, и остаются только моя уверенность, моя гордость и моя любовь. Которую, если надо, я готов унести с собой из этого кабинета неприкосновенной. Я не подписал свой контракт, и то, подпишу я его или нет, будет зависеть только от этого разговора между нами. А то, что он вряд ли будет простым, я чувствую и по собранности и напряженности Северуса, и по тому, как быстро он поднимается впереди меня по ступенькам.
Мы входим в его кабинет, он сразу же отходит вперед, к столу и остается стоять там вполоборота
– Гарри, - хрипло говорит он, - что именно тебе сказала Мак Гонагалл, что ты решился написать эту мерзкую бумагу?
Что это? Он обижен? Оскорблен? А о чем думал он - о том, что нам вечно позволено будет наслаждаться этим нереальным счастьем под крышей замка? Полно, мы не в Греймор-хилл, где меня можно было просто украсть, запереть, спрятать ото всех, сжимать в объятиях, разделяя призрачную жизнь на двоих. И то, что сказала мне Мак Гонагалл, открыло мне, наконец, глаза на то, что между нами происходит - мы становимся любовниками, я, мальчишка, герой магического мира, и он - директор Хогвартса. Нас разделяет все. Нам не позволят быть просто вместе - они разорвут нас своими интервью для Пророка, фотографиями в газетах, неудобными вопросами, неодобрительными взглядами, выговорами Совета попечителей. Наши шаги открыты всему миру, мы живем в стеклянном пространстве, абсолютно проницаемом для чужих глаз.
– Она сказала, что я здоров, и мне не место в директорских апартаментах. Что я должен понимать, что отвлекаю тебя от работы. Что больше нет причин претендовать на твое повышенное внимание. Что я такой же студент, как и все, пусть ты и балуешь меня. И с первого сентября я должен влиться в ряды своего факультета, чтобы закончить образование.
– А что ответил ты?
– Да, профессор Мак Гонагалл. И написал эту бумагу. Мерзкой ее не считаю. Я не буду здесь учиться.
Он по-прежнему не смотрит прямо на меня, только чуть опускает голову. А потом произносит совершенно ровно, будто и вовсе не обращаясь ко мне:
– Гарри, а как ты сам смотришь на это? Ты не думаешь, что мы несколько заигрались?
И когда он договаривает, потолок не обрушивается на нас. Я несколько секунд молча стою у двери, считаю про себя, пытаясь выровнять дыхание. Потому что я на какой-то момент позволяю себе не верить в то, что он это сказал. Или перед глазами сразу становится темно? Нет, наверное, здесь просто горит очень мало свечей, и в кабинете тусклый свет, а на улице дождь. И если замереть, можно услышать, как он барабанит по подоконнику.
– Вы хотите сказать, что наигрались, господин директор?
Я поворачиваюсь к двери и медленно выхожу. Мир не изменился, он просто стал четче и резче. И я иду медленно и осторожно, чтобы не расплескать, не растерять свою любовь, спускаясь по бесконечной лестнице. Навстречу правильной счастливой жизни, где больше не будет его. Того, без кого я не смогу жить. Потому что в правильной жизни, нарисованной для героев в яркой книжке, они женятся на принцессах. А драконы, на свое счастье превратившиеся в директоров магических школ, покровительственно и царственно жмут им руки, вручая дипломы, и отправляют вперед, к счастью, упакованному в хрустящую розовую бумагу и перевязанному алой ленточкой. Получите и распишитесь…Хорошо жить без сердца, правда, Поттер? Твое вот давно превратилось в каменный мячик и разбилось, скатившись по ступеням. Ступени, ступени под моими ногами… Там, во сне, я не смог собрать каменное крошево. Мы заигрались. У моей сказки про принцесс и драконов будет другой конец - герой ведь может просто сесть на коня и ускакать в никуда? «И с тех пор никто его не видел, и жил он долго и счастливо». Или недолго и не очень счастливо. Кто знает, как живут герои, когда сказки кончаются? Ты наигрался, Северус. Ты понял, что я мальчишка, рядом с которым тебе просто неинтересно. Что эта связь, которую ты себе позволил, видимо, так до конца и не вынырнув из своих исландских туманов, бросает тень на твою репутацию. Ты делал то, что считал своим долгом и несколько заигрался. Только и всего. Мне восемнадцать, у меня вся жизнь впереди, переживу как-нибудь. Или нет. Но это теперь неважно. И рыдать, и биться в незапертую дверь я не стану.